Она – сестра ангела родная,
Наивна и нежна
Любовь та внеземная.
И поэт подобен ей.
Девы не ведают меня.
В жизни столько дней,
Но не ведал их и я.
Как корабль вне морей,
Построенный однажды.
Но не спущенный на воды.
В искушенье жажды
Проходят годы
Словно шаржи.
Мы
Любовь мою поделим на двоих.
Свяжем ажурные ковры.
И пучиной чувств моих
Польются слов послы
В сердце ваше.
И если жизнь есть чудный сон.
То краше
Сновиденья нет, притом,
Что всё реально это.
Предложенье и любовь.
Сад сказочное место.
Вскипает в сердце кровь.
Жизнь – там где-то”.
Иссякла вся юдоль.
Покуда поэт читал
Горизонт вспыхнул светом.
Утра день настал.
Увлекаемый сонетом
День ранее с постели встал.
И дева молвила тогда:
“Больней паденье,
Когда любовь столь высока.
Я принимаю предложенье.
Но ответ не имеют мои уста.
Искренность вы доказали.
Преодолели ночь и мрак.
Новеллой меня вы обласкали.
Это приятный знак.
Но солгали”.
“В чём ложь моя?” –
Поэт воскликнул гневно:
“Ответьте, не тая,
Где моя вина, что неверно?”
И расправив крылья за спиной.
Дева молвила в ответ:
“Лети вслед за мной.
Лети поэт!”
Крылья светят белизной,
Образ ангельский и непорочный.
Дева из беседки
Спорхнула в воздух столь непрочный
Словно из клетки
Луч полночный.
“О Любимая, о Дева,
Опять покинула ты меня.
В дни семян посева.
Муза, без тебя,
Творя… Я словно вера.
Где дела её любви?
Прости, поэзии где крылья?
Где одни лишь сорняки,
Пустырь стался я.
Страдалец неисполнимости мечты”.
“Ангел, услышь мольбы,
Талантом одари меня.
Из суеты, из кутерьмы,
Освободи и дай огня
Или немного простоты.
Преодолев страданья Ада,
Данте в Рай судьбою устремился.
Он вырвался из смрада,
К Беатриче возносился.
Дивная образов плеяда.
И там, в обители Святых,
Прежде меня он тебя завидел
Средь светочей ночных.
Но не припомнил, но я возвысил
И ныне во словах простых
Боготворю,
Люблю тебя сильнее всех
Люблю.
Нежней, тебя одну из тех
Пером благословлю”.
Молвила богиня:
“Велик вдохновенный Дант,
Гений – так еще не создавал.
Держащий мир Атлант,
Так еще не сокрушал
Средневековый гранд.
Но ярче возгари поэмой.
Стремительно почтенной
Новой двадцать первой эрой”.
Статностью степенной
Поэт воздал полной мерой:
“Поэзия не для любопытства
Ради, и не для игры
И стыдства.
А для Любимой, для души,
Дабы ей мечтою облачиться.
Пиши, кистью или пером,
Смычком иль глиной.
И тот паром
Построен для Любимой.
Омывается в пыли дождем…
Я раб своей любви.
Но кто та королева?
Лови
Воздушный поцелуй, о Дева,
Самоотверженно люби!”
“Может быть,
Если создашь шедевр ты.
Не посмеют то забыть,
Те страниц версты.
Попробуй оживить
Свои мертвые персты”.
Поэт усмехнулся:
“Я сотворил тебя.
Гений во мне на миг очнулся,
Когда творя,
Птенец Духа встрепенулся,
Из ребра я деву создал
Гениально и нескромно.
Все сбереженья нищим роздал,
Щедро и невольно.
Образ Божий дрогнул”.
Сквозь Парнас,
Поэт, глас девичий услыхал.
И в поздний час
Негодование вдыхал:
“Ты словно Ванитас,
Ленишься луною.
Ты что-то мне шептал
И махал рукою.
Душой стенал, стонал
Душою.
О свиданье нашем позабыл?
Вот мои уста,
Ты недавно их мечтательно любил.
Вот отрывок любовного письма.
В письме ты меня корил”.
Поэт – возвратясь в реальность.
Любимую увидел, но иную.
Исчезла вдруг сакральность.
Но дорогую.
Любви та сокрыта тайность.
“Скажи – я полубог?” –
Спросил поэт.
“Ты соломы стог”. –
Был её ответ.
Таков свидания итог.
Мираж второй развеял он.
В ночи стался одинок.
На арфе заиграл тритон –
Водяной игрок.
В небе парит грифон.
“Сон, ах дивный сон”.
Остов. Песнопенье. И поэт.
В душе радостно горюет,
О том, как разрушается скелет
Временем не очарует
Бомонд и светский свет.
Сады Семирамиды.
Там Нил несется
В разливе к брегу Пирамиды.
Там скарабей скребется –
В книге мертвых гиды.
Дух в темнице плоти
Беспокоен и кичлив.
Но не в гневе злости
Столь пытлив.
Его пугают кости,
Ужель двигались они когда-то,
Кои художник в опыте малюет.
Ужель кожа – злато,
Иссохла, и червь преобразует
Столь наглядно
Всё бытие земное.
Где голос девы из шеи рвется,