Художник творил каждодневно, потому его кисти не успевали засыхать, а краски густеть, столь пламенно он желал познать то, о чем раньше мог только отчаянно мечтать. У него никогда не было настоящего реального свидания с девушкой, что ж, это была не беда, ибо он мог нарисовать любую часть густонаселенного города, любое жилище, природный ландшафт, мог нарисовать любое время года, в точности до месяца, дня или часа. Свою любимую девушку он мог наряжать в любые наряды и платья, не скупясь на цвета, сложность атласного или ажурного покроя, не жалея диковинные узоры и элегантные кружева, осыпал её всеми нарисованными цветами и дорогими подарками, и безусловно изображал искреннюю благодарную улыбку на её умильном личике. Он не рисовал своё будущее, не предвосхищал судьбу, ничего не ожидал, изображая то, что могло бы произойти именно сейчас, в данный возрастной период, в связи с данностью сложения вещей. Вот на картине они молоды, счастливы, любимы, пройдет несколько лет, настанет благозвучное время писать помолвку, затем блистательную свадьбу художник зарисует на холсте. Придумает и нарисует всех своих несуществующих друзей, подруг невесты, вообразит себе, какими могли быть родители невесты, на кого она больше похожа, каковы могли бы быть их обручальные кольца, затем нарисует храм Божий, свадебное белоснежное платье, праздничный торт, веселье празднества. Во время написания от начала до конца прочувствует всё торжество, даже ощутит сладость их первого поцелуя на прежде нецелованных устах после свершения таинства венчания. Но первая брачная ночь молодоженов не произойдет, ведь в действительной реальности художник уснет изнуренный усталостью с болью в пальцах посреди груды листов-набросков. Заснет среди размазанной палитры испачкавшей всю его одежду и мольберт. Вода из банок расплещется, потечет, а он словно младенец не заметит этого, задремлет, видя сновидения столь схожие с его фееричными картинами.
А рано утром бодро проснувшись, умоется, переоденется, и зашагает неуверенным шагом на светскую работу, дабы заслужить честным трудом крохи на оплату квартиры и на скудное пропитание. Прилежно работая, он будет думать только о своих родных картинах, и, возвратившись поздно вечером домой, в свою темную одинокую комнатушку, в мирной тишине и добром покое зачнет новое красивейшее произведение вымышленной жизни. Из года в год ближние люди будут рьяно прекословить ему, будут напутственно увещевать, назойливо допытываться о его личной жизни. Родители попросят показать им невесту, попросят рождение внуков, особенно им понадобится наследник рода, но художник в ответ промолчит, а родственники его безмолвие не поймут. Они не знают о том, что у него есть дети, которые не здесь, они на картине, вот они уже подросли. Прибывая в глубочайшем разочаровании, ближние люди нарекут творца безумцем, обзаведутся другими детьми, или другими семьями, оставят художника доживать в беспросветном одиночестве одного. Впоследствии художник не огорчится, никого не осудит, ведь они просто-напросто не ведают, насколько он любит свою музу, но любит по-своему.
Так незамедлительно к нему нагрянула мудрая старость, впрочем, состарился не только художник, но и любимая дева на многочисленных картинах также изрядно одряхлела. Их совместные нарисованные дети выросли, разъехались кто куда, вот скоро должны появиться внуки, однако старик их уже не увидит. Столь мало в нем осталось телесных сил, зрение его глаз ослабло, он почти не различает цвета, руки утратили ловкость движений, а спина вовсе скрючилась колесом и не распрямится никогда. Таким незаурядным образом, он доживает свой век.
Насладившись созерцанием живой природы и красотою людской, старик неторопливо поднялся и, перебирая по влажному асфальту помощницей тростью, зашагал обратно домой, решив окончить итак затянувшуюся прогулку. Погружённый в свои странные думы и выше изложенные воспоминания, он шел и шел, словно не замечая суетливую кипучесть города, загромождение разновысотных построек, обилие транспорта. Прохожие плавно огибали его костистую фигуру, иные норовили вручить ему подаяние в виде денежного пожертвования, однако старик, всех игнорируя, думал лишь о своей последней картине, воображал чудное изобилие образов и нескончаемо любил их всем своим останавливающимся сердцем.