Когда он сорвался в невесомость, он не успел испугаться или осознать что-то значительное. Одна только мысль промелькнула в его голове: «Глупая глупость!».
Внизу он уже не видел ничего, ни фар, ни асфальта, ни небесного купола, усеянного тусклыми точками. Как будто провалился в глубокую фазу сна.
2. Тот свет
Очнулся он уже в другом мире. Правда, всё тем же Стасом, всё в том же городе. Но, что-то изменилось.
Во-первых, декорации: он лежал в комнатке из фильмов про больницу. Остро болела голова и вся левая часть тела. Глаза открылись с сопротивлением и тут же сонно отяжелели, потому что фильм про больницу неприятно замелькал кадрами, как на поломанном старом телевизоре. Даже затошнило.
Во-вторых, он не умер. Значит, он дотронулся до неба, и его оттуда толкнули вниз. Правда, было непонятно — его спасли или выбросили вон.
Рядом закрутилась медсестра в халате цвета морской волны. Стас глянул сквозь головокружение — взрослая женщина старше тридцати, улыбается глазами, из-под «поварского» колпака вздрагивают пружинки до-желта высветленных волос.
— Живой, тыква? — спросила она с дружеским смешком.
— М-м, — ответил Стас, как в сонном параличе тем единственным «словом», какое смог произнести. Ум догнал позже, хотя и не полностью: — Что? Я живой. Что я? Со мной?
— Тыковку разбил, — опять хихикнула она, копошась со своим тонометром. — Голову. Мы тебе её заштопали, но придётся теперь потерпеть. Плюс, переломчики: два рёбра слева и лучевая на левой руке. Но, жить будешь.
— Я знаю, — ответил Стас зачем-то и сощурился, пытаясь приловчиться смотреть на мир через неплотно сжатые веки. Медсестра отпустила тонометр, тот облегчённо выдохнул, и правая Стасова рука почувствовала освобождение. — Я упал что ли?
— Да! На автобус. Крышу прогнул. Крепкая же у тебя голова! Теперь, правда, это бритая тыква.
— Тыква? — Стас медленно соображал. Он, как в тумане, неуверенно ощупал здоровой рукой всплошную забинтованную голову, но бритость «тыквы» так и не ощутил — шевеленье отдалось болью в рёбрах. Пришлось лечь в позу караульного, «стоящего» на посту лёжа. — Я мумия, а не тыква.
— Ничего, через месяцок вернётесь к обычной жизни, — она поднялась, чтобы уйти. — Что-нибудь хотите?
— Что-нибудь? — задумался он. — У меня уже есть что-нибудь. Я бы хотел чего-то более чёткого.
— Тогда, сок, — усмехнулась медсестра и ушла за соком.
«Тогда сок», — подумал Стас и заснул.
Через две недели забытья, довалявшись до ватной бессонницы и спутанности мыслей, он выбрался во двор больницы. Спину ломило от постоянного лежания, а ум — от дремотного молчания.
Стас уселся на скамейку в тени старой сосны и вскользь оглядел окружающее. После двух недель лежания в постели оно походило на сновидение.
Больница в два этажа. Как говорила медсестра, которую, кстати, звали Ириной, это здание с испанским двориком в виде русской буквы «П». Дорожки из плитки. Клумбы из цветов. Забор с решётками. Деревья с листьями.
Во дворике прогуливаются пациенты. У каждого что-нибудь перебинтовано. Лица мрачные, жёлтые, глаза с просонка пустые, измученные пересыпом и больничным безмыслием.
Недалеко от Стаса старушка в инвалидном кресле. Тоже с перебинтованной головой, как и он. Сидит косо, уклонившись влево, согнулась вопросительным знаком. Пустой взгляд упёрся в тротуар. Рядом с нею Ирина.
— Что с ней? — спросил Стас, глядя, как старушка по кругу переводит взгляд с одной плитки на другую. При том, когда она доходила до низа воображаемого круга, по её печальному лицу пробегала тень улыбки. Когда же она видела «верх», то глаза её немного раздавались удивлением, как от внезапного испуга.
— Такое бывает, удалили опухоль в мозгу. Немного продлили жизнь, но её качество снизилось, — она горько причмокнула, поднялась и покатила коляску обратно в корпус.
А Стас остался один со своими мыслями, рассуждая о возможностях мозга. Ведь, будь эта старушка счастлива ввиду болезни, было бы это правильно? И, когда счастлив здоровый человек, поддавшийся, однако, иллюзиям, это не одно ли и то же?
Потом его понесло сквозняком фантазии в суперспособности, которые, как говорят, мог бы подавать мозг. От этих мыслей он стал зевать до слёз и заскучал. Даже потянуло обратно в палату с клетчатым потолком и параллельно-перпендикулярным дизайном.