— Не понимаю, — пробормотал Пит. — Я думал, вам противна идеология нацистов. Так почему ты украшаешь обложку своего журнала символикой третьего рейха?
— Не спеши с выводами. Всё упирается в контекст. Посмотри внимательнее. Ты заметил, кто именно надел костюм гестаповца? Чудо-ребёнок, персональный Франкенштейн этого изверга МакАртура. Он сам признаётся в интервью, что вся современная медицина — это геноцид. A его гестаповский прикид — публичное откровение. Это он так видит себя и свою занятие.
Присмотревшись, Пит действительно узнал Мартина, своего Мартина, того самого храброго мальчишку, про которого он снял хвалебный фильм «Титановые кисти». Теперь Пит был окончательно сбит с толку. Всё это походило на нелепую выходку подростка. Мартин Томассен произвёл впечатление серьёзного юноши с непростой судьбой. В медицинских кругах о нём говорили с трепетом, как о мученике-затворнике, который всё время проводил в библиотеке или лаборатории, не соприкасаясь с миром за пределами института. Казалось, он был так предан своему покровителю и своей профессии. Неужели он до такой степени изголодался по общению с людьми, что решил привлечь к себе внимание таким образом?
— Обложка потрясающая, — сказал Пит. — Вот только надо шрифт немного изменить.
— Вот зачем я тебя и привлёк. Я даю тебе полную художественную свободу.
Естественно, в католическую школу в тот день Пит не попал. Даже не позвонил чтобы взять больничный. Раз уж он решил жечь мосты, это надо было делать одним махом. Остаток дня он провёл в комнате Логана, редактируя статьи для журнала. Он даже не заметил, как чья-то рука подсунула ему тарелку с холодной китайской едой двухдневной свежести.
Вернувшись в свой чулан вечером, Пит обнаружил, что дверь была закрыта. Будучи джентльменом, он счёт своим догом постучаться.
— Не входи, — раздался приглушённый голос.
— Ты раздетая?
— Моя душа раздетая. Приходи через час.
— Хейзел проявляет фотографии, — сказала курившая в коридоре соседка. — У неё вчера камеру стибрили. Хорошо, что она вынула из неё плёнку. Вчера весь день щёлкала забастовку. Было бы жаль, если бы все кадры пропали.
Пит ещё какое-то время сидел в коридоре и болтал со своей новой знакомой. Её звали Магда, и она работала гадалкой в лавке. На вид ей было от тридцати до шестидесяти. Длинные седые волосы обрамляли морщинистое лицо. Мускулистые руки и хриплый голос навели Пита на подозрение, что это был мужчина в женской одежде. Когда Магда протянула ему руку, покрытую кольцами, остатки сомнений рассеялись. Это однозначно был мужик. Пит почтенно поцеловал эту жилистую руку и даже позволил пощекотать себе подбородок.
В эту минуту дверь чулана распахнулась и появилась растрёпанная, возбуждённая Хейзел.
— Можешь входить. Ты тоже, Магда.
Гадалка-трансвестит робко улыбнулась густо накрашенными губами.
— Не буду вам мешать, голубки.
Хейзел сватила Пита за руку и затащила его в чулан. Над потолком был протянут шнурок, к которому прищепками были прикреплены только что проявленные фотографии.
— Вот, — сказала она, ткнув пальцем на красивое, надменное мужское лицо. — Мой заклятый враг. Он как Геббельс современной медицины. Видишь чёрное облако у него над головой? Небо чистое-чистое. Я же говорила тебе, что мой фотоаппарат волшебный.
Пит узнал своего покровителя, доктора Дина МакАртура.
— Что же, мой орешек… Твой враг — мой враг.
Обняв девушку со спины, он по-свойски чмокнул её в шелковистый затылок. Чувствуя, что она не сопротивляется, он робко коснулся губами её шеи. Он ещё не отказался полностью от мысли подружиться с ней ниже пояса. Если она действительно была эмансипированным подростком, значит могла сознательно идти на близость с мужчиной, и его не должны были судить за растление малолетней. Если бы он позволил себе нечто подобное с одной из учениц католической школы, его бы давно посадили, и он бы сам играл роль школьницы за решёткой. С Хейзел ему ничего не грозило.
Девушка поёжилась в его объятиях и повернулась к нему лицом. Пит уже было обрадовался, решив, что она собиралась поцеловать его, но, к его разочарованию, она лишь прислонилась виском к его ключице.
— Кен Хаузер, — протянула она отвлечённо и в то же время мечтательно.
— С какой стати ты его вдруг вспомнила?
Хейзел вздохнула и выпрямилась.
— Я с ним обошлась слишком резко. Меня разозлила потеря фотоаппарата. На самом деле, не так уж он и плох. Он и правда хотел сделать доброе дело. Таких парней мало осталось.
========== Глава 10. Рассказ про глазированный пончик ==========
Институт EuroMedika
«Интересно, чем тут очищают воздух? — думал тридцативосьмилетний инженер Билли Уоррен, скользя по стерильно-голубому фойе института. — Такое ощущение, будто я в горах Колорадо. Таким воздухом, должно быть, дышат ангелы».
За ним плелась его двенадцатилетняя дочь Стаси, которую он забрал у бывшей жены на выходные. Уткнувшись острым носом в экран карманной видео игры, она сосредоточенно сопела. Иногда, чтобы привлечь её внимание, он доставал из коробки глазированный пончик и издавал причмокивающие звуки. Тогда Стаси отрывалась от игры, подбегала к отцу и выхватывала губами пончик у него из пальцев, как собачка выхватывает лакомство из рук хозяина. Билли привёл её в институт EuroMedika чтобы показать неврологу. Ему казалось, что после родительского развода у девочки появились нервные тики, и винил он в этом бывшую жену. Билли не доверял лечащему педиатру, грешившему всё на переходный возраст, и воспользовался шансом показать её британскому гению, доктору Чендлеру. Естественно, мать Стаси не знала об об этой вылазке. Чтобы купить молчание дочери, Билли пришлось подарить ей электронную игру «Космические пришельцы» и захватить коробку её любимых глазированных пончиков с клубничной начинкой. Сахару, побольше сахару… Билли надеялся, что если девочка предстанет перед врачом в возбуждённом состоянии, то тот обязательно найдёт в её поведении отклонения и тут же поставит ей какой-нибудь страшный диагноз, который Билли потом сможет показать адвокату с целью доказать, что проживание с деспотичной матерью пагубно сказывается на психическом здоровье дочери. Если бы ему удалось отсудить Стаси себе, ему бы не пришлось платить алименты. Уж больно дорого ему дался этот развод. Держать её у себя, периодически подкармливая, было бы дешевле, чем переводить нехилую сумму на её воспитание каждый месяц.
— Стаси, солнышко, оторви свой носик от экрана на минутку, — Билли пилил дочь заискивающе. — Посмотри вокруг. Будто мы попали на космический корабль. Правда? Покруче «Пришельцев с Марса». Зачем тебе это дурацкая игра?
Девочка затопала ногами и заныла.
— Пап, не мешай! Мне ещё два уровня пройти.
— Бедная детка. Твоя мать тебя окончательно задолбала уроками музыки и отварной цветной капустой. Что же ты на отца срываешься? Ведь я хочу тебя избавить от этого кошмара.
— Тогда отвали.
Вздох, вырвавшийся из груди Билли, мог бы сдвинуть горы. Его взгляд упал на женщину средних лет, стоявшую за регистрационным столиком. На вид ей было лет сорок. Быть может, у неё были дети?
— Мы к доктору Чендлеру на консультацию, — склонившись над столиком, он добавил шёпотом: — Думаю, не нужно говорить, зачем.
Билли ожидал, что она хоть из вежливости проявит понимание или сочувствие. Зря надеялся. На лице секретарши не дрогнула ни одна мышца.
— Доктор Чендлер проводит развёрнутую энцефалограмму, — сказала она. — Вам придётся подождать ещё десять минут.
Не отрываясь от экрана, Стаси плюхнулась на обтянутую кожей кушетку. Вдруг она испустила отчаянный вопль, который эхом разнёсся по фойе. Практиканты, спускающиеся по лестницe вздрогнули и замерли.
— Что с тобой, малышка? — воскликнул Билли, бросившись к дочери. — Тебе больно? Ножку подвернула?