В это время её отец беседовал со светилом неврологии.
— Доктор Чендлер, Вы знаете зачем я привёл свою дочь сюда.
— Мне всё известно. Нет надобности обсуждать. Я всё сразу понял, как только Стаси переступила порог моего кабинета.
— Кстати, что она делает так долго в туалете?
— Ищет острые предметы, не иначе.
Билли Уоррен поперхнулся.
— Я Вас не совсем понял, доктор.
Чендлер снял очки и неторопливо протёр стёкла, не сводя глаз с ошарашенного посетителя.
— Мистер Уоррен, я буду прямолинеен. Ваша дочь на грани самоубийства. Это видно невооружённым глазом. Вы видели, как она дёргает головой? Это всё потому, что вокруг её шеи уже стянулась невидимая петля. Она задержалась в туалете потому, что ищет бритву или ножницы. Не беспокойтесь, я такие предметы не держу именно по вышеупомянутой причине.
Билли испуганно покосился на закрытую дверь туалета. Честно говоря, такого диагноза он не ожидал услышать.
— Я Вас ни в чём не виню, — продолжал Чендлер. — Вы поступили, как хороший отец. Слава Богу, что Вы привели свою дочь к нам вовремя. Вы попали в крайне незавидное положение, мистер Уоррен. Снимаю перед Вами шляпу за то, что Вы умудрились сохранить достоинство и здравомыслие после такого грязного развода.
— Вам известно про мой развод?
— Мистер Уоррен, у меня глаз намётан. У Вас на лбу написано, в буквальном смысле. Вон какая складка между бровей. Признак мужчины, которого ободрали как липку.
— Верно, — согласился Билли. Тревога его сменилась восхищением: — Вы всё угадали, даже не глядя на мой банковский отчёт.
— Ваша бывшая жена отсудила у Вас всё, включая дочь. Добро пожаловать в восьмидесятые годы, мой друг. Ваша бывшая жена, вполне трудоспособная женщина, продолжает комфортно жить за Ваш счёт в то время, как Стаси задыхается в губительном эстрогене матери. Вы наверняка заметили пренебрежительное отношение к себе со стороны девочки.
— Опять угадали. Она хамит, фыркает, закатывает глаза и воспринимает меня исключительно как банкомат.
— Стаси копирует отношение матери, вот и всё. При таком раскладе она никогда не построит гармоничных отношений с мужчиной — если она вообще доживёт до совершеннолетия.
Билли пришлось развязать галстук. От этой смеси восхищения и жути его прошибло в пот. Этот человек, которого он в первый раз видел, безошибочно прочитал его ситуацию и озвучил его самые сокровенные страхи.
— Я слушаю Вас, доктор. Я готов следовать вашим указаниям. Только спасите мою девочку.
— Нам мало спасти Стаси. Мы хотим восстановить связь между отцом и дочерью. Я говорю «мы» от имени всех сотрудников института. Основатели нашего учреждения были рьяными католиками, хранителями традиционных семейных ценностей. В то же время, мы смотрим на вещи трезво. Как бы нам ни хотелось, чтобы наши жёны исправно ходили на работу, хранили нам верность и воспитывали детей в духе христианской добродетели, мы с Вами прекрасно знаем, что большинство женщин — алчные ленивые потребительницы. Мне искренне жаль, что Вы нарвались именно на такую. Вы производите впечатление честного богобоязненного человека.
Билли Уоррен не считал себя таким, но у него не было желания опровергать иллюзии невролога. Потому он невнятно промычал в ответ.
— Я когда-то был в неё влюблён… наверное. Может, она была другой. Или, во всяком случае, казалась мне такой. После рождения Стаси она изменилась не в лучшую сторону.
— Не отчаивайтесь, мистер Уоррен. Быть может, Ваш брак уже не спасти, но мы поможем вернуть вам дочь. Мой уважаемый коллега посвятит Вас в детали.
Чендлер поднял трубку телефона и буркнул: «Пациентка и отец готовы с Вами встретиться». Через полминуты в кабинет вошёл высокий сероглазый шатен в угольно-чёрном костюме. Его лицо показалось Билли Уоррену знакомым.
— Кажется, я узнаю Вас! Вы были на обложке журнала?
— Я бы на нескольких обложках, — последовал невозмутимый ответ. — Я не в восторге от этих снимков. Фотограф всегда берёт неправильный ракурс. Позвольте представиться. Доктор Дин МакАртур, нарколог и медицинский этик, к Вашим услугам.
— Теперь помню: список «40 under 40», — продолжал Билли с детским восторгом, — сорок самых выдающихся людей Филадельфии до сорока лет. Жаль, что я в него не попал. А мой начальник попал.
— Не жалейте, мистер Уоррен. Радуйтесь, что Вас эта сомнительная честь обошла стороной. Люди попадают в этот список не от хорошей жизни. Как я понял, Вашу дочурку надо слегка перепрограммировать?
Последнее слово, произнесённое этиком, немного испугало Билли, но отказываться ему было неудобно.
— Да, пожалуй…
— Прекрасно. Вы не пожалеете. Мы проводим клиническое исследование, и Ваша Стаси является прекрасным кандидатом. Мы недавно разработали новый препарат «Андрозон», специально для девочек-подростков, которых матери отлучили от отцов. В нём небольшие дозы синтетического тестостерона. Он поможет вашей дочери раскрыть свою мужскую сторону и проникнуться чувством солидарности с вами. Всем известно, что женщина — это сосуд греха. А эстроген — гормон порока. Если мы хотя бы частично очистим организм вашей дочери, она станет преданной и покладистой. Вы будете получать от неё то, что получали бы от сына.
Билли должен был признаться, что всё это звучало заманчиво. Ему всегда хотелось иметь сына.
— А какие у этого препарата побочные эффекты?
— Самые незначительные. Повышенное оволосениея на ногах. Но ведь она их всё равно бреет? Так ей их придётся брить каждый день. Разве это цена за близость с отцом?
— Не цена, — согласился Билли. — Когда же мы начнём этот лечение?
— Сегодня же. Медлить нельзя. Вы должны заполнить кое-какие документы. Ставить вашу жену в известность не нужно. Вполне достаточно подписи одного из родителей. Ну и, безусловно, согласия самой Стаси.
В это время девочка вышла из туалета, благоухая ароматом лаванды. Руки, шея и лицо её лоснились от лосьона. Вид у неё был расслабленный и умиротворённый.
Доктор МакАртур сверкнул белоснежными зубами и протянул руки навстречу девочке.
— Какая красавица! Как тебе нравится наш институт?
Стаси подошла к нему, будто знала его давно, и пожала кончики его пальцев.
— Обалденный. Туалет просто супер. У нас в школе даже у директрисы такого нет.
— Рад слышать. Ты бы хотела тут пожить какое-то время? У тебя будет своя палата с телевизором и пропуск в бассейн. Вода солёная, как в океане, и тёплая-тёплая. Тебе покажется, что ты приехала на Багамы. Как тебе такой воображаемый отпуск?
— Да уж лучше, чем в папиной лачуге ночевать, — ответила девочка, не глядя в сторону Билли. — После того, как его мать выгнала, он снял какую-то задрипанную однушку. Там тупо нечего делать. Даже телевизор не все каналы показывает. А у меня ещё игра сломалась.
Дин МакАртур насупился.
— Смотри, будь поласковее с отцом. Ему хватило нервотрёпки. Он привёл тебя сюда чтобы ты опять стала счастливой.
— Я буду счастлива, когда мама наконец выйдет на работу и оставит меня в покое. Она весь день по телефону жалуется подругам, занимает линию. Я не могу никому позвонить из дома. Каждый раз, когда я беру трубку, чтобы позвонить кому-нибудь из одноклассниц, я слышу как она хнычет.
— И что же мама говорит подругам?
— Что отец — тряпка, — устало брякнула девочка, всё ещё стоя спиной к Билли. — К тридцати восьми годам не построил карьеру. У всех мужья как мужья, а у неё жирный неудачник. А ведь папа не всегда был жирным. Ещё лет пять назад он ходил на пробежку, ездил на рыбалку. Но потом ему предложили новую работу, и с тех пор его понесло.
— Ну вот, теперь ты сама видишь, что твой папа заслужил несколько свободных дней для того, чтобы пробежаться в парке, проветрить голову, растрясти жир. А ты заслужила пропуск в бассейн с солёной водой.