Дин окинул взором интерьер камеры и горестно кивнул:
— Бедное дитя. Без телевизора, без магнитофона, без зеркала. Это жестокое и необычное наказание. Как мне облегчить твои страдания? Постой, я принёс тебе что-то. Тут неподалёку открылось новое кафе.
Дин поставил на столик невысокий пенопластовый стаканчик и приоткрыл крышечку. Хейзел задрожала всем телом, уловив аромат кофе с ореховым сиропом и сливками.
— Не буду, — сказала она тихо, но твёрдо. — Там наверняка отрава.
Дин демонстративно поднял стаканчик и отпил глоток.
— Видишь, я всё ещё жив. Можешь пить спокойно.
— Как бы не так. Теперь я точно знаю, что там отрава. Вы дотронулись до края своими губами.
— Ты боишься, что если мы выпьем из одной чашки, то ты заразишься моей идеологией и полюбишь науку?
— К Вашему сведению, я обожаю науку. Но то, чем вы занимаетесь — не наука, а мракобесие, шарлатанство, фармацевтическая самодеятельность.
Отпив ещё один глоток, Дин улыбнулся.
— Такие большие слова для такой маленькой головки. Я думаю, ты ещё изменишь своё мнение. У тебя нет ко мне никаких вопросов? Обычно у девушки в такой ситуации должна быть пара стандартных вопросов. Ты не хочешь меня спросить, к примеру, почему я проникся к тебе таким живым личным интересом?
— Наверное, потому, что я Вас преследую в кошмарных снах. Похоже, я проникла вам под кожу. Вот почему Вы меня ненавидите.
— Ты права по первым двум пунктам. Однако невзирая на душевный дискомфорт, который ты мне доставляешь, я не испытываю к тебе ненависти. Напротив, ты мне нравишься. Очень.
Девушка мотнула головой, разметав засаленные кудри по подушке.
— О, боги… Я знаю, сейчас вы меня пригласите на школьные танцульки. А мне, как назло, нечего надеть, кроме этого стильного оранжевого комбинезона, который мне выдали охранники.
— Ты не веришь в искренность моих слов?
— Отчего же? Охотно верю, что для того, чтобы любить, не обязательно иметь сердце. Моя мама любила смотреть полуночные фильмы про сталкеров. Так что мне понятен механизм маниакальной любви. А Вам, как светилу, он тем более должен быть понятен. Объясните мне одно: что Вы во мне нашли? Почему вы не выбрали себе девицу повыше, побелее, получше одетую?
Дин тихо опустился на пол, прислонившись спиной к койке. Хейзел не видела его лица.
— Помнишь, я обещал рассказать тебе печальную историю? Это вступление.
— Я знала, что Вы рано или поздно придётся её выслушать. Давайте. Только по-быстрому.
— Современные девушки не привыкли к помпезным монологам, на которые я был способен в прошлой жизни. После аварии, в которой погибли мои родители, мне стали сниться какие-то рваные эпизоды из чужой жизни. Какой-то парень, немного похожий на меня, такой же высокий и широкоплечий, только смуглый и темноволосый. Он шёл по пустынной улице и нёс в руках какой-то свёрток, в котором что-то шевелилось, какое-то раненое животное. Я знал, что он тоже был сиротой, в большом городе, только на другом конце света. Он протягивал мне этот свёрток, будто эстафету передавал. Не сказать, что я впечатлительный, но после подобных сновидений я каждый раз просыпался с чувством удушья. Я рассказал об этом психиатру, и он списал это не посттравматический синдром. Ещё похлопал меня по плечу и похвалил за то, что я так хорошо держался. И на самом деле, я не позволял себе раскиснуть. Бог сохранил мне жизнь для высшего предназначения. С помощью молитвы и грамотно подобранных антидепрессантов и стабилизаторов настроения я стал тем, чем являюсь теперь. Передо мной преклонялись. Меня побаивались. Я поборол в себе все слабости и пороки. Во всяком случае, так мне казалось.
Хейзел была вынуждена признаться, что его рассказ захватывал, а его голос завораживал. Закрыв воспалённые глаза, она слушала.
— Моей единственной слабостью — будешь смеяться — были сигареты. Причём самые дешёвые, какие курят бомжи перед приютом. Я не хотел, чтобы мои коллеги и подчинённые знали об этом запретном удовольствии и тщательно заметал следы. Курил я только у открытого окна своего кабинета. Это было единственное безопасное место. Однажды вечером, после нудного спора с одним профессором из Корнелла, я вернулся в свой кабинет в отвратительном расположении духа и тут же полез в стол за сигаретами. Не зажигая свет, я встал у открытого окна, сжимая в зубах очередную никотиновую боеголовку. И тут меня чёрт дёрнул посмотреть вниз. Иногда одно бездумное движение, один машинальный поворот головы, может изменить всю твою судьбу. Зазвонил телефон, но я не взял трубку, до такой степени я был захвачен тем, что происходило внизу на расстоянии каких-то тридцати футов. По тротуару бегала маленькая чёрная собачка. Она не тявкала, но её злые блестящие глазёнки буравили меня. Этой мелкой тварью была ты, девочка. На шее у тебя болтался фотоаппарат. Услыхав скрип оконной рамы, ты перестала метаться и нацелилась на меня объективом. Эта вспышка не просто ослепила — она заклеймила меня. В это мгновение я понял, через что прошёл мой предшественник пятьсот лет назад. Не знаю, как описать этот гормональный шторм? Все железы одновременно заработали, выплёскивая в кровь тестостерон, кортизол, адреналин, серотонин. Бешенство, наслаждение, невроз. Я и прежде испытывал нечто подобное, когда ко мне в лифте прижимались практикантки или приезжие сотрудницы из Европы, но эти порывы было легко заглушить. Не буду кривить душой. Я изредка позволял себе вольности, но каждый раз выходил с чувством свободы и некой скуки. Но на этот раз я понял, что больше не распоряжаюсь своей нервной системой. Тощенькая замухрышка украла часть моей души. Её дьявольский фотоаппарат высосал из меня волю.
Доктор МакАртур вздохнул и пошарил в кармане пальто в поисках пачки сигарет. Хейзел смотрела ему в затылок сквозь ресницы.
— У вас охренительный слог. Напишите роман.
— Он уже написан. Но сюжет повторяется. Итак, я забросил свои фармацевтические журналы. Все мои исследовательские навыки были направлены на поиски маленькой твари. Мне хотелось узнать о тебе всё, в то же время не выдавая своего интереса. Я догадывался, кто ты такая, в какой стае бегаешь. Потом я узнал, что твоя мать была пациенткой одного из моих коллег-онкологов. Я сам с ней несколько раз встречался. Милая женщина. Выше среднего образованная, но в то же время наивная. Она почитала наш институт. Ходила сюда точно в собор. Капля святой воды, которая должна была спасти её, почему-то погубила её. Мне очень жаль, что её нет с нами, правда.
— Моя мама была лишь одной жертвой, — сказала Хейзел, приподнявшись на койке вопреки боли. — А сколько ещё их было? Сколько людей Вы ещё отравили? Скольких Вы уломали подписать согласие на донорство органов?
Дин обернулся и одним стремительным движением собрал её чёрные скользкие пряди в кулак.
— Я вижу, ты начиталась комиксов на тему антиутопии. Ты страстная и впечатлительная. Это и делает тебя такой дьявольски милой. Представь, если эту страсть пустить в правильное русло? Твой мулат-покровитель промыл тебе мозги. Не спорю, он по-своему искренний человек. От этого его идеология не становится менее бредовой. Но ты всё поймёшь, когда окажешься под крышей нашего учреждения. Не смотри на меня так.
У Хейзел было настолько сухо во рту, что она не смогла даже плюнуть.
— Вы сбредили. Если Вы думаете, что я на это соглашусь…
Всё ещё удерживая девушку за волосы, Дин ласково провёл свободной рукой по её щеке.
— Дитя моё, ты уже согласилась. Это одно из условий твоего освобождения. Учитывая твой нежный возраст и чистосердечное признание, судья проявил к тебе снисходительность. Ты не столько преступница, сколько больная. Тебя никто не хочет раздавить. Тебя хотят спасти, вылечить. Конечно, тебе придётся побатрачить на общественных работах. Ничего не поделаешь, это одна из карательных мер. Ты будешь находиться в стационаре под моим наблюдением. Пелена спадёт с твоих прекрасных глаз. Ты увидишь истину. Ты поймёшь, какое это блаженство, когда тебя любит сумасшедший учёный. У меня уже есть безобразный ассистент. Теперь мне нужна прекрасная муза для полного комплекта.