— Перед тем, как я дам тебе прочитать содержимое, знай… Я подложил большую свинью своему начальнику. Я забрался к нему в кабинет и извлёк этот документ. Только не подумай, что я старался ради тебя. Просто я не люблю останавливаться на полпути.
Передав пакет Хейзел, хирург отвернулся. Он не горел желанием увидеть выражение её лица. В конверте лежала копия признания Кена Хаузера, его слезливая исповедь прокурору. Глядя в окно, Мартин ждал детонации, которая должна была произойти с минуты на минуту.
— Нет, — пробормотала она. — Это невозможно. Это не подлинный документ. И печать фальшивая. Это подделка, ложь… Я не верю.
— Во что именно тебе так трудно поверить? — спросил Мартин, с трудом сдерживая раздражение. — В то, что ты наркоманка? Нечего стыдиться, по крайней мере передо мной. Я врач, а не моралист. Ты призналась в торговле наркотиками. Твой приятель подтвердил это. Показания Кена Хаузера совпадают с твоими. Дело закрыто. Я не знаю, как тебе ещё помочь.
— Оставь меня.
— С удовольствием. Я и так на тебя потратил достаточно времени. У меня десятилетний пациент, который засунул руку в лопастный миксер. Я с горем пополам пришил ему пальцы. Теперь молю Бога, чтобы хоть половина прижилась. Как же он будет играть в видео игры? И ты считаешь, что у тебя проблемы?
Девушка сидела на постели в той же самой позе. Мартин выхватил у неё из рук конверт. Что-то удерживало его в её палате.
— Сегодня я нарушил несколько правил, — сказал он, усевшись напротив Хейзел. — Чёрт с ним. Нарушу ещё одно, — он достал из кармана скальпель и положил на покрывало. — Этой штукой я оперировал тебя.
— Ты таскал её с собой всё это время? Нахрена?
Мартин пожал своими смещёнными плечами.
— Из какой-то дурацкой сентиментальности, которую не до конца вытравил из себя.
— Сначала окурок, потом скальпель. Ты из тех психов, которые коллекционируют опухоли и держат их в горшках со спиртом?
— Я ещё не дошёл до такой стадии, хотя не исключаю. Пойми, ты первая пациентка, с которой я познакомился за пределами института. Я знал тебя до того, как ты попала на операционный стол. Мне хотелось оставить себе что-то на память. Когда настало время мыть инструменты, я сунул скальпель себе в карман. Теперь он твой.
— Зачем мне эта фигня? — спросила Хейзел, недоверчиво косясь на блестящий предмет.
— Не знаю. В качестве сувенира или талисмана. Мне он мешает. Отвлекает. Пусть лучше будет у тебя.
Девушка пощупала лезвие пальцем.
— Остро. Не боишься, что я себе вены порежу?
— Представь себе, не боюсь.
Комментарий к Глава 23. Два женских мозга созданных отдельно
Получилась длинная часть. Я над ней работала все выходные. Уезжаю в Италию по делам, так что продолжение будет ещё где-то через неделю.
========== Глава 24. Ключ от Красных Ворот ==========
После инцидента с Кеном Хаузером, Хейзел осознала, что от стыда можно на самом деле загнуться. Это не просто слова. Когда еда не лезет в желудок и даже глоток воды отзывается тошнотворными спазмами, когда в комнате нечем дышать и ты не можешь найти в себе мотивации открыть окно, то вполне можно отдать концы.
Ей вдруг вспомнился эпизод из детства, как она однажды по неосторожности обмазала руки едким химическим клеем. Кожа тут же покраснела и начала чесаться. От терпкого запаха заболела голова и заслезились глаза. Она знала, что ей срочно нужно было вымыть руки, но не знала с чего начать. Ей было стыдно обратиться за помощью к маме. Какое-то время она стояла в ступоре, боясь дотронуться до дверной ручки, чувствуя как её кожа набухает волдырями. Нечто подобное она испытывала и на этот раз. Только смыть с души липкую вонючую гадость оказалось сложнее, чем с рук. Ей бы следовало поваляться в перьях, чтобы завершить самосуд над собой в лучших старинных традициях. Как-то вечером она простояла под горячим душем полтора часа, а когда вышла, вся кожа была покрыта кровавыми царапинами.
МакАртур больше не посылал Хейзел таскать передачи на Южную улицу. За последнюю неделю он ни разу не вошёл через красные ворота, отделявшие стационар от исследовательского корпуса. Похоже, он решил на какое-то время оставить её в покое и дать ей возможность до конца разжевать и распробовать всю горечь, весь позор своего положения. Впрочем, не было надобности повторно посылать её в Никотиновый Туннель. Он устроил ей испытание, и она сделала свой выбор, обличив себя предательницей. Ущерб уже был нанесён. Она подставила своих друзей, которые несколько месяцев кормили и веселили её, чтобы спасти Кена Хаузера, который даже не мог запомнить её имени и который, не долго думая, оклеветал её перед прокурором, чтобы увильнуть от судимости.
Однажды вечером, наконец, приоткрыв окно, глядя на освещённую огнями Филадельфию, она услышала гитарную музыку, лившуюся с соседнего балкона. Странные слова песни показались ей знакомыми. Они будто доносились из другой жизни, из другого века.
Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо.
Есть сердца, где любовь не живёт.
«И хрен с этим поспоришь», — подумала девушка, захлопнув окно и рухнув на постель.
У неё не было сил даже продолжать расчёсывать царапины на руках и шее. На них их так живого места не осталось. Жгучее покалывание не приносило чувства очищения.
В эту же ночь ей приснился на удивление яркий сон. Она лежала в той же позе, в которой уснула — на животе, обхватив подушку. Мужские руки, тонкие, но сильные, мяли ей спину. Жёсткие губы прижались к её затылку. Всё было бы сносно, даже, пожалуй, приятно. Какое-то время она лежала неподвижно, принимая настырные ласки. Как и следовало ожидать, беспокойные руки незнакомца не задержались на её спине и принялись скользить по бёдрам и груди.
— Эй, приятель, — пробормотала она в подушку, заёрзав, — сбавь обороты. Я не привыкла, чтобы так ко мне сзади подкрадывались.
Незнакомец навалился на неё всем телом.
— Сжалься, девушка! Люби меня!
Это был голос МакАртура. Сумасшедший учёный, который до этого кормил её высокопарными речами и изящно завуалированными угрозами, добрался до её постели. Так вот к чему он готовился все эти дни! Негодование током пробежало по нервным окончаниям Хейзел.
— О нет, как бы не так, добрый доктор!
Странный запах плесени, не свойственный медицинскому учреждению, ударил ей в ноздри. Открыв глаза, Хейзел вдруг увидела, что жёсткий больничный матрас превратился в бесформенный тюфяк, покрытый кровавыми пятнами. Её окружали каменные стены. А что это у неё над головой? Распятие Христа вместо плаката группы Led Zeppelin. Какого чёрта? От нарколога почему-то веяло ладаном и растопленным воском.
— Если бы ты знала, что такое моя любовь к тебе! — воскликнул он, сжав её в объятиях. — Это пламя, расплавленный свинец, тысяча ножей в сердце!
Вот до чего доводит голодание. Всё-таки, нельзя ложиться спать с пустым желудком. Этот дурацкий сон служил наказанием за то, что она так издевалась над своим организмом. Всё же, ей ничуть не улыбалось быть изнасилованной МакАртуром, даже во сне. А в том, что он собирался выполнить свои намерения, не было сомнений. Ведь не для того же он пришёл, чтобы читать сонеты у неё в ногах всю ночь. Его ледяные дрожащие руки блуждали по её телу. Губы впивались ей в шею.
— Пора с этим покончить, — сказал он, скрипнув зубами.
— Действительно, пора, — прошептала девушка, умудрившись перевернуться на спину под тяжестью его тела.
На мгновение показалось, будто она отвечает на его ласки, чем сбила его с толку. Можно было поклясться, что тонкие ножки обвились вокруг него. Этого короткого отрезка времени ей хватило, чтобы завладеть ситуацией. Её рука нащупала под подушкой холодный металлический предмет с рукояткой и лезвием. Она понятия не имела, как этот предмет проник к ней в постель, но он подвернулся ей в самый подходящий момент. Сделав последние усилие, Хейзел ударила им наобум. Незнакомец не издал ни единого звука, но девушка почувствовала, как тело, навалившееся на неё, вздрогнуло и обмякло, и его руки соскользнули с её тела. Что-то горячее и вязкое капнуло ей на лицо.