Когда Ева за семейным столом просто повторяла высказывания Гитлера, Ильзе, напротив, отстаивала взгляды, заимствованные у своего шефа доктора Леви Маркса. Видимо, она была влюблена в него. Между сестрами наметились принципиальные разногласия, которые им так и не удалось преодолеть. Личные проблемы в разговорах почти не затрагивались.
Вот как уже в наши дни описывает ситуацию Ильзе Браун: «Ни сестра, ни я не отличались словоохотливостью и не любили говорить о своей личной жизни. Даже в спальне мы не обсуждали отношений с мужчинами. Вообще наша семья отличалась строгостью нравов, не забудьте также про монастырское воспитание… Одним словом, я знала, что Ева встречается с Гитлером, но не имела представления о ее подлинных чувствах».
Безусловно, сестры Браун обладали эдиповым комплексом. Оба мужа Ильзе были гораздо старше ее. Гретль также отдавала предпочтение пожилым мужчинам. Возможно, это объясняется тем, что, хотя отец очень сурово обращался с ними, все три сестры в душе восхищались им.
Ева Браун твердо верила в предсказание некоей пророчицы, согласно которому однажды весь мир заговорит о ее великой любви. Гитлер притягивал к себе женщин, как магнит железо, неудивительно, что Ева также не смогла противостоять его чарам. Но увлечение переросло в любовь только после самоубийства Гели Раубаль.
Необъяснимая страсть Гитлера к очень красивой племяннице, которая была моложе его на семнадцать лет, заставляла его забыть обо всем и проводить почти все свое свободное время вместе с ней. Иногда, правда, он появлялся вместе с Гели в одном из трех небольших ресторанов, ставших излюбленным местом встреч членов его партии. Разумеется, он старался не сводить вместе двух девушек. Гели знала о существовании Евы Браун, она, естественно, видела в ней соперницу и запретила себе переступать порог фотоателье Гофмана.
В свою очередь, Ева Браун не понимала, почему Гитлер вдруг стал редко появляться на Шеллингштрассе. О причинах, побудивших Гитлера изменить свое отношение к ней, она узнала лишь после трагической гибели его племянницы. Только теперь Ева поняла, что в жизни Гитлера была другая женщина, которую он считал своей настоящей возлюбленной. Только теперь она действительно полюбила этого человека.
Ильзе так рассказывает о чувствах Евы, охвативших ее в тот момент, когда она после долгого перерыва в начале 1932 года снова увидела Гитлера: «Вчера он снова появился у нас по приглашению Гофмана. Шеф говорил, что он очень страдает и никак не может прийти в себя. Теперь я знаю: смерть Гели обернулась для него катастрофой. Наверное, она была совершенно необыкновенной женщиной».
У Евы хватило такта и вкуса не сразу, а постепенно начать подражать покойной. Она собрала сведения о ее внешнем облике, стала носить такие же платья, сделала себе такую же прическу и даже переняла ее манеру говорить.
При жизни племянницы Гитлер никогда бы не осмелился пригласить Еву к себе на Принцрегентенплац. Доступ в дом в Оберзальцберге ей был также закрыт, поскольку там всем заправляла мать Гели. После гибели дочери она почти не показывалась в Мюнхене, и у Евы появилась возможность впервые войти в квартиру своего возлюбленного. «Когда Гитлер приезжал в Мюнхен, Ева Браун часто приходила на Принцрегентенплац, — говорит Анни Винтер. — Она прямо-таки сгорала от любви к нему». Пусть историки относятся к ее высказываниям с изрядной долей скепсиса, тем не менее из них следует, что в первые месяцы 1933 года Ева Браун стала любовницей Гитлера. Правдивость слов ее бывшей домоправительницы подтверждает следующая реплика Евы Браун. Рассматривая через несколько лет фотографию участников переговоров в Мюнхене, с важными лицами сидящих в квартире Гитлера на обтянутом красным бархатом диване, она с улыбкой сказала своей лучшей подруге: «Если бы Чемберлен знал историю этого дивана…»
1932 год потребовал от Гитлера совершенно немыслимой политической активности. Из-за нескольких избирательных кампаний, прокатившейся по всей Германии волне митингов и демонстраций и непрекращающихся правительственных кризисов он был вынужден постоянно находиться в разъездах и много времени проводить в Берлине. В Мюнхене он почти не появлялся и все реже и реже писал своей возлюбленной.