Время, когда одна рота в руках дельного человека могла остановить и потушить огромный пожар, было упущено. Устроители погрома поняли, что им потворствуют, а потому можно переходить к более активным действиям.
Одновременно с этим полиция в первый день Пасхи, в воскресенье 6 апреля, пришла на помощь погромщикам. Все группы еврейской самообороны были разоружены и оттеснены в большие дворы, где их участников арестовали и отправили за решётку. Еврейское население было обречено.
Москва. 1992 год
Жизнь с Лёликом позволяла Еве не думать о деньгах. Купить тогда можно было всё. Она ходила по недавно открывшимся кооперативным магазинам и тратила, тратила, тратила… Однажды купила откутюрные сапоги аж за восемьсот рублей. Это как сейчас тысяч десять зелёных. Ева почему-то была уверена в завтрашнем дне, и идея накопления капитала в её прекрасной рыжей голове в ту пору проигрывала потребительской идее.
Первый звоночек для Евы прозвенел, когда однажды она застала Лёлика не просто пьяным, а ещё и обдолбанным. С тех пор как у него завелись большие деньги, вокруг него вился рой дармоедов, модных, но бедных актёров и прочей околобогемной шушеры. Он всю эту прихлебательскую толпу водил в рестораны, там кормил – поил, с ними и кокаин нюхать научился. А ещё у Лёлика появились женщины. Он их трахал, потом дарил шубы, в общем, вёл себя очень благородно.
Еву вся эта ситуация раздражала. Да, «раздражала» – правильное слово. Она не страдала, она злилась. Несколько раз Ева брала кирпич, шла на Лёлика в атаку и била ему морду. Лёлик её боялся, почти так же, как Евин папа боялся Евину маму. Однажды её мама пыталась папу убить. Папа отбивался сковородкой, и там, где он случайно маму задел, вскоре возникла раковая опухоль. А через год после смерти мамы и отец за ней последовал на тот свет. Что-то такое важное они делали друг для друга, что не могли жить порознь.
Ева ещё в школе заметила, что, когда она очень злится, предметы перестают её слушаться. Однажды, когда Лёлик после бурной ночи под утро пришёл домой в дым пьяный, расхристанный и пахнущий женским секретом, тёмная волна гнева поднялась от самых Евиных стоп, расширила её зрачки и парализовала тело. И тогда на голову мужа упала хрустальная ваза, стоявшая на итальянской стенке. И лишь потом Еву отпустило и она начала Лёлика душить.
В ту ночь Еве приснился новый сон. Вереница пролёток, нагруженных чемоданами, растянулась на сотню метров. Она с мужем сидела в одной из них. Они медленно двигались по притихшему городу. Привычная тревога охватила её. При этом она за что-то сердилась на мужа. Он сделал выбор за неё, и она должна была подчиниться. В какой-то момент она вдруг поняла, что забыла дома что-то очень важное. Она просила мужа вернуться, но он был непреклонен. Она смотрела на собранные чемоданы, полные ненужного барахла, и недоумевала, как она могла оставить то, что действительно ценно.
Тут Ева проснулась. Она не понимала или не помнила, что именно забыла дома.
Утра после пьянки начинались после трёх часов пополудни с того, что Лёлик валялся в ногах. Сценарий был выверен и не менялся. Когда доходило до слов, то были они пошлы до сведения скул.
– Где ты шлялся, ублюдок? Кто эта дрянь, с которой ты сношался?
Вообще-то Еве уже было совершенно всё равно, кто именно был этой дрянью сегодня ночью. Но ритуал, ритуал…
– Рыжик, клянусь, больше никогда вообще это не повторится. Никогда. Про-о-о-ости, любимая (с подвывом). Вот, вот, возьми, примерь.
И откуда-то материализовывалась коробочка с кольцом (камень каратов в пять). Потом Лёлик падал на четвереньки и начинал целовать пальцы ног.
Ева себя подкупать позволяла. Вот только на душе у неё становилось всё тяжелее. Она понимала, что приближается к точке невозврата. Смутное предчувствие катастрофы иногда накрывало её волной паники и холодного пота. Лёлик раз за разом влезал во всё более опасные аферы. Покупал и продавал бензоколонки, поставлял горючее министерству обороны, спекулировал нефтепродуктами. Однако деньги утекали у него сквозь пальцы: в банных оргиях с генералами и депутатами, в ресторанах с прихлебателями, которых набегало за стол до десятка, с женщинами, роившимися вокруг него, как мухи вокруг мяса.
Еве было невыносимо жалко этих тысяч долларов, на которые можно было бы, например, построить дом. Но гораздо жальче было ей своих обманутых ожиданий. Вместо обещанного праздника она оказалась на помойке, в окружении всего того, что так презирала. А что такое для неё праздник, она как-то раньше и не задумывалась. Зато теперь отчётливо понимала: праздника не бывает без любви. А ещё – что ситуацию надо разрешать. Но привычка к сытой жизни удерживала её от реальных шагов. Это Ева тоже ясно осознавала, поэтому не переставала себя корить ещё и за малодушие. И так по кругу.