Ева приложила ко рту руки и крикнула:
– Мы оставляем вам еду! Всю эту еду. Кушайте и не забывайте благодарить Господа.
С этим они отбыли восвояси, впервые отправившись в путь по проложенной госпожой Ночью тропе.
– Я чуть было не стал для этого бедного существа одушевлённым, вещественным дьяволом, – сказал Эдгар, стянув свой ужасный клюв и бросив назад, в повозку. – Бедное-бедное существо, как оно тряслось при виде ножа в моей руке!
– Его зовут Мириам, – напомнила Ева.
– Какая разница, как его теперь зовут? Мы его никогда больше не увидим. Проказа съест его заживо, переварит и выплюнет в какую-нибудь канаву, как и всех прочих.
– И ножа у тебя в руке не было… он лежал там, на траве, вот в этой сумке. Я-то знаю, я проверила.
– Я был для него воплощённым сатаной, – сказал Эдгар. – А ведь я наивно полагал, что молитвы искупят чудовищное злодеяние, которое готовился совершить. Слава всему, святые не допустили тому случиться. Теперь, покуда меня не сверзли на месте в яму адскую, а отпустили, поджавшего хвост, снова в дорогу, настало время для долгих мыслей. Долгих мыслей, скрипа колёс и простого выбора. Ах, был бы где рядом Господь, мой ослик, уж он-то подсказал бы путь…
– Я подскажу тебе путь, – сказала Ева.
Но он как будто не слышал. Повозка, покачиваясь, утекала в ночь, а великан бормотал себе под нос обычные для него заговоры и присказки. Причмокивал и позволял какому-то жуку ползать по своей нижней губе, даже того не замечая.
– Я ведь так уже делала, – сказала Ева. – Подсказывала тебе дорогу. Ты просто не замечал.
– Если бы я мог, я бы проводил эти страшные, богохульные операции на себе. Но я не выдержу такой боли. Я боюсь боли! И погрузить себя в сон не могу… Говорят, где-то на востоке языческие мудрецы знают травы, которые могут лишить чувствительности твоё тело, но оставить голову холодной, а руки – точными, как укус комара. Говорят, их использовали, чтобы человек мог пройти всю пустыню, не почувствовав ожогов ни от солнца, ни от песка, также для создания настоящих убийц, нечувствительных к укусам стрел и к приступам страха.
– А разве бывают ожоги от песка? – спросила Ева.
– В арабской земле бывает всё, – с суеверным страхом сказал Эдгар. – То земля нехристей. Воздух там ядовит, люди ходят задом наперёд и черны как уголь, солнце встаёт из кипящей воды на краю мира.
Ева недоверчиво задрала подбородок.
– С высоты твоего роста не видно, что там происходит?
– Залезь на крышу и сама посмотри. Земля неверных ещё далеко, хотя тёплые ветра уже две недели овевают нас и тащат за собой. Чуешь, как тепло спать по ночам? Даром, что приближается день святого Михаила, что скоро наступят зимние холода и твои родные земли занесёт снегом.
– Снег – чудеса, – сказала Ева. – Он прилетает из далёких горных пиков, где камни высотой с самый высокий городской собор, но целиком изо льда. Волки там о копытах, как горные козлы, и с длинной шерстью. Колдуны, бороды которых достают своими кончиками до пальцев ног, насылают друг на друга вьюги и метели… В зимние месяцы, когда падает снег и дует ветер, если долго смотреть на небо, можно увидеть кончик этой бороды. Я видела сама. Там, откуда ты родом, снег должен идти каждый день. Каждый день!
И Ева хлопнула ладошами от переизбытка чувств. Эдгар поскрёб затылок.
– Моё детство скрыто туманом. Иногда кажется, будто я всегда был таким большим, всегда бродяжничал на пару с моим дорогим Господом и своим умением.
– Ты мне сам рассказывал. Про травму, про камни в своей голове, про речку…
– Да, рассказывал, наверное, – ковыряя в носу, сказал Эдгар. – Но со временем туман завладевает всем. Я пытаюсь вспомнить, но в голове бродят разве что заблудившиеся идеи и какие-то странные, далёкие друг от друга мысли. Я не знаю, откуда они взялись. Я подвожу их одну к другой, но они не знакомы. И не желают друг друга знать. Как родственники, находящиеся в давней ссоре, как это заведено у высокородных – ссоре, уходящей корнями в глубину веков.
Эдгар вращал глазами, ни на чём не фокусируясь.
– Мнится мне, что там, откуда я родом, не было снега. Мнится мне, что там даже не разговаривали на ломбардском и на северных наречиях, таких, – здесь он сделал паузу, набрал в лёгкие воздуха, как будто собирался сдуть белые шапки разом с целого поляодуванчиков, прижал язык к нёбу и раскатисто, долго произнёс: – будто растут горы и плывут по морю галеры. Будто дышат в спячке медведи. О чём это я?.. Ах, да, такого языка на моей родине не было. Там росли кипарисы, было тепло и всё время светло, а когда выпадали дожди, они ливнями могли извергаться на землю целыми неделями, от дня святого Дмитрия до дня святого Михаила.