– Господи, Ева! Какое красивое имя, – качая головой, произносит женщина. – Ты очень добрая, малышка. А какие песенки ты знаешь и любишь?
– Я люблю песни из мультиков, – отвечает Ева. – Больше всего мне нравится песенка крокодила Гены из фильма про Чебурашку.
– Наверное, вот эта? – спрашивает женщина.
Она берёт несколько аккордов и в подземном переходе с громким эхом звучит:
Я играю на гармошке
У прохожих на виду…
К сожаленью, день рожденья
Только раз в году…
Мы послушали музыку, поблагодарили женщину за «концерт по заявкам» и продолжили путь к озеру, где нас давно ждет Серая Шейка.
Дома Ева с восторгом рассказала маме и бабушке о том, как тётя «под землёй» играла для неё на «большой гармошке» песню крокодила Гены, и как её подружка Серая Шейка была рада нарезному батону…
Красная роза
…А годы летят, наши годы летят…
Кажется, что это было вчера, а уже прошло почти сорок лет. Но я и сегодня, закрывая глаза, вижу ту неповторимую «картину маслом», которая поразила всех зрителей, оказавшихся в тот незабываемый вечер в Кремлёвском Дворце Съездов.
1980-й год. В Москве проходят Олимпийские игры. Иностранных туристов в городе полным-полно.
Ни в один театр, а во всех дают лучшие спектакли и играют самые знаменитые актёры, попасть практически невозможно.
Нам повезло. Жена работала в отделе культуры редакции газеты «Известия» и корреспондент отдела, хорошо знавший администраторов многих театров, сумел «достать» билеты в Кремлевский Дворец Съездов на балет «Лебединое озеро».
Партер, балкон, ложи Дворца переполнены – свободных мест нет. Из ложи для прессы, где мы сидим, прекрасно видны сцена, оркестровая яма.
За дирижёрским пультом народный артист РСФСР, Лауреат Государственной премии СССР, дирижёр Большого театра Альгис Жюрайтис.
Звучит прекрасная музыка Петра Ильича Чайковского. Открывается занавес. Мы видим в глубине сцены озеро, сказочный замок, причудливые деревья…
Зрители продолжительными аплодисментами благодарят художника спектакля за удивительно красивые декорации.
Узкий луч прожектора, скользнув по залу, сцене и оркестру замирает на дирижёрском пульте, где на нотах… о, чудо, – лежит большая красная роза! И снова в зале звучат аплодисменты…
Чудо продолжается и дальше… Жюрайтис не убирает розу, не открывает ноты. Он помнит партитуру балета «от и до», не смотрит в ноты и дирижирует оркестром не привычной палочкой, а руками.
В антракте мы идем в буфет Дворца, пьём шампанское, едим пирожные и бутерброды с красной икрой.
Спектакль окончен. В зале минут пятнадцать звучат бурные аплодисменты и возгласы «Браво! Браво!». Артисты много раз выходят на поклоны, принимают от благодарных зрителей букеты цветов.
Занавес закрывается, гаснут прожектора…
И только на дирижёрском пульте, освещённая узким лучом света, остается лежать большая красная роза…
Икота
Вспомнилась одна веселая и в тоже время грустная история, которая случилась во время учебы на факультете усовершенствования врачей при Военно-медицинской академии в Ленинграде.
Наша группа невропатологов занималась на кафедре нейрохирургии. Руководил кафедрой генерал-майор медицинской службы Самотокин Борис Александрович, доктор медицинских наук, профессор, главный нейрохирург Министерства обороны СССР. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. На фото сидит слева.
В клинику поступил пациент, по национальности грузин, с очень интересной патологией. У него постоянно возникали пароксизмы длительной икоты. Он громко икал с утра и до вечера. Икота прекращалась только во время сна.
Целый день грузин бродил по коридору отделения и палатам, нарушая тишину и покой своим громким «И-и-к-к… И-и-к-к…».
Без конца приставал к врачам отделения и Самотокину с одними и теми же вопросами и просьбой об операции, которую он именовал словами – сделай мне «чик».
Оперировал его Самотокин. После операции пересечения диафрагмального нерва на одной стороне икота на какое—то время у грузина исчезла, оставался лишь паралич этой половины диафрагмы.
Но буквально через неделю в отделении снова громко прозвучало:
«И-и-к-к… И-и-к-к…». Грузин буквально бегал за Самотокиным и слезно просил: «Ну, сделай мне, пожалуйста, на другой стороне еще раз чик!».
Борис Александрович, улыбаясь, отвечал ему: «Если я тебе ещё раз сделаю «чик», то ты не только икать перестанешь, но и дышать…». Чем закончилась эта история я, к сожалению, не знаю. Мы сдали зачёт по нейрохирургии, и перешли на кафедру психиатрии.