Ощупал внутренний карман, убеждаясь, что конверт на месте. Потом обстоятельно оглядел свое отражение, отыскивая еще какие-нибудь следы недавней схватки, однако из зеркала на него смотрел привлекательный мужчина тридцати шести лет: черные, блестящие от бриллиантина волосы зачесаны наверх, темный, идеально сшитый костюм. Он поправил и без того безупречный пробор, подтянул узел галстука. Тем временем его лицо теряло жесткость, приобретенную от многолетнего напряжения и опасностей, смягчалось, освещаясь ласково-насмешливой улыбкой, какой знающий себе цену мужчина, опаздывая на свидание, показывает, что наверняка сумеет оправдаться.
– Где тебя черти носят?! – возмущенно воскликнула женщина. – Полчаса торчу здесь одна, как дура последняя, жду тебя!
– Извини, пожалуйста, – ответил Фалько. – Задержался – срочное дело было.
– Нашел время для своих дел! А я сижу в этой дыре…
Фалько с безмятежной улыбкой обвел кафе взглядом:
– Чем тебе тут плохо?
– Да это харчевня какая-то!.. Могли бы найти что-нибудь поприличней… с музыкой…
– Мне нравится это заведение. Обслуга симпатичная.
– Что за чушь!
Брита Моура не привыкла, что мужчины опаздывают к ней на свидание. Темноволосая, с чувственным крупным ртом, с умопомрачительной фигурой, ради которой главным образом и заполнялся партер театра «Эдем» – шедшее там музыкальное ревю называлось «Не замужем и независима», – с накладными ресницами, с ярко накрашенными губами a lá Джоан Кроуфорд, она, как и Фалько, зачесывала свою гриву кверху и скрепляла фиксатуаром, открывая лоб, и, казалось, сошла с рекламной афиши или страниц иллюстрированного еженедельника. Родившаяся двадцать семь лет назад в деревушке провинции Алентежу, Брита относилась к числу тех женщин, из-за которых молодые теряют голову, а старые – деньги. Она прошла тернистый путь, прежде чем достичь своего нынешнего положения звезды, и без колебаний потрошила тех, кому посчастливилось подойти к ней достаточно близко. Фалько, однако, был ее слабостью. Они познакомились пять недель назад в эшторильском казино у стола, где играли в рулетку, и с тех пор время от времени встречались.
– Ну, чего бы тебе хотелось? – с полнейшей естественностью осведомился Фалько, изучая меню.
Она капризно сморщила носик – злость еще не прошла:
– Мне вообще уже ничего не хочется.
– Я, пожалуй, закажу треску на углях… Вина выпьешь?
– Ты бесчувственная скотина.
– Вовсе нет. Я просто проголодался. – Официант невозмутимо ждал. – Давай тебе тоже закажем рыбу?
Фалько говорил неправду: он совершенно не проголодался, но этот обыденный обеденный обряд помогал ему успокоиться. Заслониться банальной болтовней с красивой женщиной. Это приводило в порядок его мысли, проясняло намерения, отгоняло свежие воспоминания.
– Тогда какой-нибудь легкий супчик, – сказала Брита. – Я и так растолстела.
– Что ты такое говоришь?! Ты в идеальной форме.
– Правда?
– Не сомневайся. Ты – само совершенство.
Лицо ее смягчилось. Она ощупала свои бедра:
– А эти… из журнала «Илуштрасан» уверяют, будто я отяжелела.
Фалько лучезарно улыбнулся. Вытащил черепаховый портсигар и предложил Брите сигарету.
– А эти, из журнала «Илуштрасан», – просто идиоты.
Брита наклонилась над столом, потянулась сигаретой к огоньку серебряной зажигалки «Паркер-Бикон».
– Смотри, ты где-то намочил рукав, – сказала она.
– Да, – Фалько закурил сам. – Забрызгал, когда руки мыл.
– Вот недотепа…
– Что есть, то есть.
Они курили в ожидании заказа. Мигрень у Фалько прошла. Брита говорила о своей работе, о том, какие прекрасные сборы делает ее ревю, о контракте на участие в новом спектакле, который поставят через два месяца. О предложении сняться в кино. Фалько внимал ей заинтересованно и сердечно, постоянно глядя в глаза и всем своим видом показывая, что ловит каждое ее слово, вовремя, словно по сценарию – а в сущности, так оно и было, – подавая уместные реплики и задавая нужные вопросы. В числе твоих самых гнусных дарований, сказал ему однажды адмирал, – умение слушать так, будто от того, что ты услышишь, зависит твое будущее и сама жизнь. И нет на свете ничего важней. А когда жертва раскусит трюк, будет поздно – уже сперли бумажник или всадили клинок в пах. А если женщина – затащили в постель.