Когда все закончилось, он опустился на колени, склонив голову. Он ждал, что она накинется на него и придушит - он бы теперь и не сопротивлялся этому.
Но она уползла в дальний угол, прихватив с собой одеяло. Накрывшись им, она содрогалась от плача и дрожи. Так они провели целый день - она, плачущая под одеялом и он, сидящий то на коленях, то на корточках.
Вместе с двадцать третьим ведром спустился бурдюк с кислым вином, маленький уродливый нож и четыре бесформенные куска дерева. Душегуб вновь вознаграждал их за одному лишь ему понятные заслуги.
Она не проронила ни слова вплоть до двадцать пятого ведра. Он периодически обращался к ней - что-то спрашивал, о чем-то торопливо говорил, извинялся. Каждый раз она вздрагивала, стоило лишь его голосу донестись до нее. Когда он попытался взять ее за руку, она замотала головой, губы ее начали дрожать, а слезы брызнули с новой силой.
-Извини. - только и сказал он.
Хотя извиняться, по его мнению, пора было прекращать. Их заперли вместе. Любой бы другой не продержался так долго - это случилось бы на второй или третий день. А он сумел совладать с собой, сумел продержаться так долго. С двадцать пятым ведром она подала тихий голос:
-Мне нужно чуть больше воды.
Он кивнул и сказал:
-Разумеется. Извиняться я больше не стану. Ты поймешь - должна понять.
И, кажется, это возымело эффект - постепенно она то ли забыла, то ли смирилась, не до конца, но все же. К двадцать восьмому ведру ему уже казалось, что все произошедшее было не более, чем сном, несущим только лишь маленькие изменения колодезной жизни.
Вино они выпили раздельно. Сначала выпил он, пьяно улыбнувшись и сразу же после этого уснув. Ему было невдомек, что она хотела воткнуть нож ему в горло, тот, которым теперь он вырезал из деревяшек непонятные фигурки. После напилась она - и он с нежностью поглядел на нее, храпящую и некрасивую, откинувшую ногой одеяло. Подарки были кстати. Ножом он кое-как сбрил волосы на лице и дал ей, чтобы она снова могла «почувствовать себя женщиной». Ножом он кромсал деревяшки и от счастья чуть ли не насвистывал - так ему было приятно заниматься хоть чем-то, кроме пустого лицезрения влажных стен и слушанием ее бесконечных историй.
Жизнь у них повелась прежняя, но теперь она была как-то невыносимее, хоть он уже к колодцу и привык. Изменения были - теперь она говорила меньше и как-то отрывисто, а по ночам неизменно плакала. Все чаще он был в своей голове, к чему-то возвращался, что-то обмусоливал. Резал деревяшки и не замечал, как режет пальцы. Она тоже постоянно была где-то извне - все дольше смотрела наверх и провожала каждое ведро задумчивым взглядом.
Он не знал, о чем она думает - да что там говорить, он вообще мало чего знал наверняка. Но кое-что было: он взял ее силой и его вознаградили. Душегуб был не против - наоборот, поощрял это. Однажды все это повторится - вот что было в мыслях и у него, и у нее; они знали это, чувствовали это. От этого никуда не деться. Единственный вопрос был в том, сколько ведер должно опуститься, чтобы он вновь не извинялся, а делал то, за что положена такая сладкая награда?
-Пять. - тихо шептал он. - Больше не выдержу. Теперь не выдержу.
Но он дотерпел аж до восьми ведер, после чего взял ее, спящую, уже не заводя ей руки за спину и прилагая меньше усилий. Не только он понимал, что так будет - плакала она не по прошедшему, а по грядущему, что таило в себе непредсказуемость колодезной жизни.
Со временем колодец начал заполняться всякими мелочами. С каждым наплывом его желания душегуб спускал всякие мелочи; так, например, в нем появились спицы для нее и два клубка, местная газета, зачитанная до дыр, самоучитель по оригами и пачка бумаги, а однажды даже была скинута пачка сигарет. Он ликовал. Душегуб отчаянно пытался скрасить их досуг или же, напротив, укреплял его желание обладать ей, причиняя ей страдания. Она и страдала, но уже не так - у нее даже получалось вязать что-то вроде одежды. Он спрашивал:
-Что это?
-Свитер, думаю, - тихо отвечала она. - ниток, правда не хватит. И, наверное, это только на меня, вы будете побольше.
-Много не хватит? - участливо интересовался он.
-Клубка два. - тихо отвечала она. - Не больше.
Тогда он вставал ровно посередине и кричал наверх:
-Эй! Эй, ты! Нужно два клубка! Нам это необходимо!
Но клубки не падали. И, разумеется, появились они только тогда, когда ему вновь приспичило удовлетворить свое понемногу насыщающееся желание.
-Почему мы здесь? - устало спросила она как-то. - За что нам это?
-Я не знаю. - отвечал он, поглаживая живот. После крайнего акта насилия им на подносе спустили запеченную курицу, которую они жадно и молча проглотили за жалких десять минут. - Я думаю, но не знаю.