Я надеялся на Семеныча. Авось и марксистско-ленинцев поборет. Раз здоровый, значит, дурной.
Идея юмористического съезда в народе вызвала энтузиазм.
— Говорят, ты повесть написал? — подкатилась после занятий Ева. — А я там есть?
— Какая ж повесть без Евы? — хмыкнул я. — Первая печальная повесть на земле про Адама и Еву.
— Я не люблю печальные.
— Веселые любишь?
— Конечно.
Меня удивляло в Еве стремление сразу и без обиняков высказать свое кредо. Любит девушка веселье, и точка.
— Сама-то в съезде участвуешь?
— Смотреть буду.
— И только? Светлана вон под гитару поет.
— У Светланы голос.
— А у тебя?
— Ты не знаешь, что есть у меня? — разозлилась Ева. — Тоже мне, писатель.
— У моей девочки есть одна маленькая штучка?
— Болван!
Она покраснела, и я готов был упасть перед ней на колени. Но поздно. Длинные ноги уже мелькали далеко впереди.
— Поцапались?
Я увидел рядом с собой Крокодила. Все-таки умеют они появляться. Никого ведь не было — и вдруг крокодил, неподвижный, но живой. В руках справочник по философии и ленинские работы.
— Куда путь держишь?
— В библиотеке был. Почему на редколлегию не приходишь? Хорошая газета получается.
— Со временем туго. Сам понимаешь, каждый день тренировки.
— А Ева? — моргнул он глазом.
— Ничего Ева, бегает.
— Ты знаешь, что ее дядя декан истфака?
— Ну и что?
— Ничего. Вчера с ним познакомился. Новую квартиру недавно получил, четырехкомнатную.
Я действительно не знал про дядю-декана. Но каковы крокодилы! Лежат, как бревна, на берегу, не шевелятся, однако все видят и все слышат. Ленина изучают.
— На истфак переходишь?
— Зачем? — спрятал книги за спину Крокодил. — На съезде повестуху прочтешь?
— Ленка отпечатает, может, прочту.
— Володя классное фото сделал. Мы с Евой спиной друг к другу, расходимся, как в море корабли. Говорит, на международную выставку послал. Это фото и Евин портрет.
— Давно вместе позируете?
— Давно, — осклабился Крокодил.
Я думал, Крокодил спит, а он, оказывается, ведет активную дневную и ночную жизнь. С дядей-деканом познакомился. Сфотографировался с Евой. Ай да пресноводное.
— Аппетит хороший?
— Чего? — захлопнул пасть Крокодил.
— Похудеешь с этой учебой, из своей весовой категории вылетишь. Таким, как Ева, нужны упитанные крокодилы.
— Наберем! — заржал Крокодил. — Вес мы умеем набирать.
В последнее время я забросил не только учебу, но и газету. Володя, Крокодил и я входим в редколлегию факультетской стенгазеты. Володя приносит фотографии, Крокодил пишет заголовки, я придумываю рубрики и редактирую хохмы, которые тащат в газету все подряд, от первокурсников до преподавателей. Съездовский номер, похоже, Володя целиком взвалил на свои плечи, Крокодил вон справочником по философии занялся.
А у меня повесть. «Нет повести печальнее на свете.» Еву съезд смеха почти не заинтересовал. Один раз, правда, заявилась в раздевалку возле спортзала, где мы ползали на карачках по ватманским листам с карандашами и кисточками, полюбовалась процессом.
— Не для меня это, — смерила она взглядом Светлану, держащую в руках банку с клеем. — Сегодня в Русском театре премьера.
Светлана виновато улыбнулась.
Я знал, что в театр Еву водят актеры. Ей нравится богема, но, конечно, не до такой степени, чтобы курить анашу или оставаться до утра в пьяной компании. Во всяком случае, поздним вечером Ева всегда дома. Я слышу ее дыхание на том конце провода — и осторожно кладу трубку. Говорить с ней по телефону невозможно: резка, категорична, неуступчива. При разговоре глаза в глаза она мягче, с удовольствием выслушивает комплименты. А потом вдруг зевает, слегка прикрывая рот.
— Устала?
— Не обращай внимания, это я так.