— Не понял, — с сожалением поднимался Бойко. — Ну ладно, читай дальше.
Я обнаружил пропажу из тумбочки всех своих медалей и жетонов, осталась одна цветная лента. На соседей грешить не хотелось. Конечно, комнаты в общаге проходной двор, но медалей было жалко.
— Новые завоюешь, — успокаивали сожители.
— Придется, — соглашался я.
Ева в общаге не появилась ни разу. Но я и не ждал ее. У рыб, зверей и птиц разная среда обитания. Бывают, конечно, крокодилы, живущие в воде и на суше, но они крокодилы.
Ко мне каждый день приходила Ленка, приносила отпечатанные страницы повести.
— Вычитывай, — отдавала она две-три странички.
Машинистка из Ленки еще та, опечатки в каждом слове. Я правил, Ленка болтала. С Евы она начинала и ей же заканчивала.
— Может, передохнешь? — останавливал я ее.
— Молчу, — поджимала губы Ленка — и тут же вспоминала новую историю.
Благодаря ей я знал все о подготовке съезда, о семейной жизни Володи и Светланы, о спячке Крокодила и мятущейся Еве.
— Переживает чего-то, — вздыхала Ленка.
— Ева переживает? — отрывался я от текста. — Смотри лучше сюда, пропуск.
Ленка подсаживалась ближе. Ее волосы щекотали лицо, и пахли они не так, как у Евы.
Съезд был уже совсем близко.
5
К пяти часам пополудни актовый зал почти заполнился.
Дата съезда не афишировалась, но пришли старшекурсники, преподаватели, друзья. Еву сопровождали два здоровенных лба, одного из них я знал: физик Алик, мастер спорта по гребле то ли на байдарке, то ли на каноэ. Судя по тому, что кавалеры не замечали друг друга, Ева развлекалась по полной программе. Похлопывать по холке двух молодых бычков, угрюмо косящихся на соперника, удовольствие и впрямь особенное. Ева подмигнула мне, приглашая оценить пикантность ситуации. Я кивнул: съезд смеха! Бычки уставились на меня, будто впервые в жизни увидев вожделенную красную тряпку.
Проплыл Крокодил, по обыкновению переваривая пищу. Один из пажей Евы кинулся к нему обниматься. «Боксер, — понял я, — с Крокодилом обнимаются только боксеры». Крокодил с пажем грохали кулаками по спинам друг друга, смахивая ненароком навернувшуюся слезу, Ева забавлялась.
Володя, командовавший парадом, подал знак: пора. На сцену высыпала команда КВН, съезд начался. Рядом со мной нервничала Ленка. Она должна была читать отрывки из моей повести. У авторов редко бывают звонкие голоса, Ленка вынуждена была сдаться под моим и Володиным нажимом.
— Здесь ударение правильно? — совала она мне листок. — А в этом слове?..
— Как прочитаешь, так и правильно, — отвечал я афоризмом Ивана Ивановича, нашего преподавателя русского языка.
— Смеешься, а мне на сцену. — чуть не плакала Ленка.
Миниатюры закончились.
— Вперед! — повернулся к Ленке Володя.
Она вскочила, задохнулась, наступила мне на ногу и унеслась.
Повесть слушали хорошо, смеялись, хлопали. Ева теребила то одного, то другого ухажера, страдая от недостатка внимания. Крокодил, по обыкновению дремавший, вдруг невпопад заржал. Евины пажи, встрепенувшись, его поддержали. Публике понравилось и это.
Ленка освоилась, перестала частить и заикаться. Я сел свободнее. Володя повернулся ко мне и удовлетворенно подмигнул: порядок.
Ева ни с того ни с сего обиделась. Пухлые губы вздрагивают, взгляд мрачный, длинная нога нервно постукивает по переднему сиденью. Вот-вот вскочит и выметнется из зала. Кавалеры забыли об отведенной им роли, вертят головами, заглядываются на раскрасневшихся девиц. Бедная Ева. Рука ее сжимается в кулак, и он не такой уж маленький. Но хороша Ева и в гневе. А может, особенно хороша в оном. Перехватив ее как бы случайный взгляд, я корчу рожу. Ева опускает голову — и поворачивается ко мне уже улыбающаяся. Подсказка принята. Забывшийся да будет наказан.
На сцене давно уже поют, отплясывают, хохмят. Володя железно выдерживает регламент съезда. «Почем стоит похоронить?» — «Пять рублей». — «А без покойника?» — «Три рубля, но это унизительно». Народ стонет, плачет, некоторые лежат.
Я замечаю секретаря комитета комсомола факультета Баркевича. Лицо, конечно, каменное, но разве может оно быть иным у вожака молодежи? Вижу, как разевает пасть Крокодил, легонько толкает локтем соседа, и тот сваливается с кресла, хватая ртом воздух. По печени попал. Крокодил уж если ткнет, мало не покажется.
Ленка, вновь оказавшаяся рядом, на себя не похожа. Глазки горят, зубки сверкают, грудь волнуется. А что, вполне может понравиться. Вон Евин боксер уставился, поплыл, как от хука в челюсть.
— Чего он?.. — у Ленки покраснела даже шея.