— Володька свою выставку ликвидировал, — сказал он.
Я не удивился.
— Хошь, покажу нашу с Евой фотографию? — Крокодил сегодня был очень общителен.
— В другой раз.
Я давно соскучился по родителям и сестре, но с отъездом медлил. Взял было билет на сочинский поезд — и сдал. Слонялся по городу, читал в библиотеке свежие номера журналов, пил плодово-ягодное с Бойко в общаге. Этому, как я понял, ехать было некуда. Детдомовец, ни кола ни двора, сестра живет под Гомелем в малосемейке, трое детей и муж-пьяница. Обыкновенное, в общем-то, дело. На винишко Бойко заработал, ободрав напоследок товарищей, теперь отдыхал.
— Поднакоплю деньжат — и в Сочи, — мечтал он. — Там на пляжах хорошие игры бывают.
— Бьют тоже неслабо, — старался попасть ему в тон я. — Сам видел.
— Надену я черную шляпу, — не слышал Бойко, — приеду я в город Анапу, сяду на берег морской со своей неизбывной тоской.
— Друзья, купите папиросы, — подвывал я, — подходи, солдаты и матросы, подходите, пожалейте, сироту меня согрейте, посмотрите, ноги мои босы.
Дуэт получался классный.
В последний день февраля из Хадыженска пришло письмо от Тани.
«Витьк, привет, — писала она. — Давным-давно, когда уехал ты, я не могу забыть твои черты — в общем, давно хотела тебе написать. Я уже побывала на сессии. И надо сказать, сессия прошла удачно. Все сдала, правда, по музвоспитанию пришлось мне (одной, т. к. я попала в немилость у преподавательницы) петь и плясать, что я и исполнила с блеском. Группа вся ржала.
Дома у меня, т. е. у тети Тани, все хорошо. Прозор пьет каждый день алкоголь, зато сын у нас умница.
Погода у нас с дождем. Скукота смертная, кинотеатр ремонтируют третий месяц. Я уже знаю, что летом еду работать воспитателем в пионерлагерь, и, конечно, только на море. Работать пять дней, два выходных в неделю. Ну вот, в общем, и все, чем я буду занята. А то я стала как пещерный человек — отстала совсем от жизни.
Витьк, брось ты выкидывать свои крендебобели, приезжай скорей и поедем вместе. Работы хватит, не боись, рвись домой.
Дома у вас все хорошо.
Мать и батька роблют. Галька ходит закидывать ноги на танцплощадку. Знаешь, она так похорошела, но на язык стала еще злее. Сдавай экзамены и ни о чем не думай (боже, спаси от любви и женитьбы). Ни пуха ни пера!
Папа Костя договорился насчет твоей работы. Будешь в том же лагере, что и я.
Ну вот и пока. Пиши на школу. Мой адрес: шк. № 24».
На следующий день я улетел в Краснодар.
Город встретил страшным для этих мест морозом — минус двадцать. В аэропорту я узнал, что междугородные автобусы не ходят, в горах гололед. Я потолкался в зале, зашел и вышел из рейсового автобуса на автовокзал, подошел к таксистам, покуривавшим у своих тачек.
— Слабо в Хадыженск прокатиться?
— А поехали, — отозвался чернявый мужик. — За гололед пятерку накинешь.
Мы покатили к горам, еще не показавшимся на горизонте. В степи я задремал, а когда проснулся, мы на второй скорости уже крутились меж холмов.
— Три аварии, — сообщил шофер, — один грузовик вверх тормашками с моста. Хорошо, я сегодня цепи на колеса надел. Повезло тебе, парень, загорал бы в аэропорту.
— Доедем? — я безуспешно старался стряхнуть с себя оцепенение.
— Если на Кутаис всползем, там уже полегче, как-нибудь съедем. Ты, главное, не дрейфь.
И вот уже зарябили внизу домики Хадыжки, в последний раз раскрутился серпантин пустынной дороги, — я дома.
На следующий день засияло солнце, обмякли кусты и деревья, схваченные ледяной коркой, закурилась земля. В один миг зима оборотилась южной весной.
Таня вытащила меня гулять в парк, на мокрых дорожках которого не было ни души. Слепило глаза солнце, пахло набухшими почками, надрывались синицы.
— Ой, у меня там что-то расстегнулось, — прижалась ко мне Таня, — поправь.
Я сунул руку в женское тепло, столкнулся с жадными губами Тани, зажмурился.
— Ты не хочешь, чтобы мы с сыном к тебе приехали? — спросила она, сильно вздрогнув.
— Некуда, — с трудом пришел в себя я. — У меня нет своего дома.
— Не бойся, это я так, — улыбнулась Таня.
Она была старше меня на шесть лет и на двенадцать моложе своего мужа, бывшего спортсмена. А я верил в магию цифр, и шестерка, легко оборачивающаяся девяткой, была для меня черной цифрой, недоброй. Таня это чувствовала.
— Ты где был? — теребила она меня летом. — Ты почему не родился раньше?
Она выскочила замуж в восемнадцать. Девочка из глухого сибирского села поступила в техникум, попалась на глаза пану спортсмену — и все, нет больше девочки. Правда, сияющая улыбка еще при ней, зеленые глаза, точеная фигурка. Летом, когда мы ходили купаться на Пшиш, у мужиков шеи сворачивались.