Емелин вздохнул, побарабанил пальцами по столу, откашлялся. Вид у него с очками на лбу был удивленно-рассерженный.
— Тебя Баркевич на беседу вызывал? — наконец спросил он.
— Вызывал, — неприятно екнуло сердце.
— О чем договорились?
— Из редколлегии вывели. — мой голос сел.
— За что вывели?
— За съезд.
— Видали, у них съезд! — фыркнул Емелин. — Ты чего там написал?
— Юмористическую повесть. Маленькую, — уточнил я размеры своего проступка.
— Что значит юмористическую?
— Смешную.
— Ага, смешную. И над кем ты там смеялся?
— Ну. над студентами. Про то, как на картошку ездили. Над собой тоже.
— Что-то я не заметил, чтоб ты там над собой смеялся. Ленивые колхозники, бабка-самогонщица, клопы. А сам-то ты в повести умный.
Литературовед Емелин — это что-то новенькое. В другой ситуации посмеялись бы с Володей. Но сейчас не до смеха.
— Ты один писал свою повесть?
— Один, — не выдал я соавторство друга, название-то Володино.
— Деревня их поит-кормит, сами, понимаешь, недавно из навоза, а колхозник у них дурак, — Емелин вскочил, неловко ступил на раненую ногу — и упал на стул, застонав.
Человек за журнальным столиком шевельнулся, сложил в стопку листы, постучал ими о стол, подравнивая, повернулся к Емелину:
— Да нет, ничего страшного. Я думаю, осознает.
Емелин, морщась, растирал ногу. Я стоял красный как рак. Только сейчас я понял, что листы в руках человека в углу — моя повесть.
Дело в том, что единственный экземпляр «Желтого одеяла» после съезда смеха пропал.
— Тебе отдали повесть? — как-то спросила Ленка.
— Кто? — удивился я.
— Ева.
— Не было у нее повести.
— Да я же ей сама. Когда вы уходили с вечера, я ей и отдала, прямо в пакете. Может, потеряла?
Ева от повести открестилась:
— Не помню я ничего. Кажется, сунула кому-то в толпе. Витечка, там же такая толпа была, и все пьяные. Вино пили, разве не помнишь?
Вино я помнил.
В общем-то, подумаешь: повесть пропала. Новую напишем. Где-то ведь был черновик, валялся в тумбочке в общаге. Да и не та вещь мое «Желтое одеяло», чтобы поднимать из-за нее крик. Неприятно, конечно. Когда крадут, всегда неприятно. И стыдно. А на Еву это похоже: сунуть кому-нибудь в руки и забыть.
Но Ленка стояла на своем:
— Я ее до лестницы провела, и папка в пакете была с ней.
— В урну выбросила?
— Спроси сам.
Губы Ленки задрожали. Она всхлипнула и ушла.
Каков же на самом деле был путь «Желтого одеяла»? Сцена в актовом зале, полумрак за кулисами, длинные коридоры, лестница. И руки. Одни руки, вторые, третьи.
Теперь повесть «Под желтым одеялом» читает дядя в темном костюме с галстуком, по-хозяйски укладывает ее в добротную папку с завязками, такой папки не было у меня сроду.
— Ну что, писатель, осознал? — наконец распрямился Емелин. — Вообще-то учится он хорошо, сессию на повышенную стипендию сдал. Спортсмен.
— Спортсмен? — оживился дядя. — Какой вид спорта?
— Вольная борьба.
— Ну-у, молодец, — кинул папку на стол дядя. — За «Буревестник» борешься?
— Да.
— С нашими динамовскими встречался? У нас хорошая школа.
— Знаю. Ваш на спартакиаде города у меня в финале выиграл. Здоровый парень.
— Ну вот видишь. Ты, оказывается, наш человек. Мастера выполнил?
— Еще нет, кандидат в мастера.
— Ладно, Василий Петрович, — обратился он к Емелину, — я думаю, наша беседа пошла на пользу. Хороший парень, борец. Как говорится, познакомиться никогда не вредно. Папку я возьму с собой.
Он встал, пожал руку Емелину и мне и вышел. Я двинулся было за ним, но замдекана поманил рукой:
— Ты понял что-нибудь или нет?
— Понял.
— Что?
— Повести писать не надо. И не проводить съезды.
— Дурак. Беречь свои повести надо. И друзей иметь настоящих. Вместе с подругами.
Емелин нашарил на столе пачку «Беломора», дунул в папиросу, закурил.
— Устал я тут с вами, — неожиданно пожаловался он. — Вчера Сорокина с четвертого курса. Это ж надо, негр ее сосок откусил!
От изумления я чуть не сел на стул:
— Чего. откусил?
— Сосок на груди. Нашла, понимаешь, негра, таскалась с ним, как кошка драная, он и откусил. Страсти ефиопской захотелось. А, Виктор, что этим бабам надо?
Я неопределенно пожал плечами. Не нам с Василием Петровичем решать, чего им надо.
— А тут ты с повестью. Соображаешь, как она туда попала? — он кивнул в окно, выходящее во двор.
— Соображаю.
— Ты сейчас не ерепенься, сиди тихо. Учись, тренируйся. Насчет друзей подумай. Твоя задача окончить университет, а не вылететь из него с треском.