Сегодня все песни были для меня и про меня. Я плыла в мире музыки и в каждой строчке, каждом витке мелодии видела смысл. Я давно была влюблена, но только в тот вечер позволила себе по-настоящему почувствовать это.
К одиннадцати я была пьяна от впечатлений дня. Близилось время, когда обычно пели подростки – с тем, чтобы потом отправиться по домам, ну или просто долой с родительских глаз. Я решила, что не буду сегодня выступать: в моем животе прыгали солнечные зайчики и я боялась, что как только я выйду на сцену, все сразу заметят во мне перемены.
Уже наклонившись к Нилу прошептать, чтобы он отвел меня домой – поцелует он меня еще раз или нет? – я случайно бросила взгляд на входную дверь. В зал входила Фрэн.
Ее не сразу заметили, но скоро приливная волна шепотков обежала бар и схлынула, оставив зияющее молчание. В полной тишине Фрэн процокала каблуками к стойке. Люди расступались перед ней.
Она была прекраснее, чем обычно. Сияющая, как падший ангел, ее красота разила так, что было больно смотреть.
Случайно или нарочно, но она была одета не как вчерашняя девчонка, но как соблазнительная женщина: в облегающее черное вечернее платье и переливалась в искусственном освещении подобно черному опалу.
Ник тоже пришел, но за ней не последовал. Кивнул Нилу и встал у двери, скрестив руки, как мрачный пират: только попробуйте ее обидеть. Я попробовала посмотреть на Ника другим взглядом, взглядом влюбленной Фрэн: он был высокий, очень высокий и при этом широкоплечий, с широким, жестким, лицом. Он был красив, но никому бы и в жизни не пришло назвать его милым или смазливым. Это был мужчина, сильный и опасно притягательный, на самом деле довольно молодой- 25 лет. У них с Фрэн было 6 лет разницы: столько же и у моих родителей, вдруг поняла я. Перевела взгляд на маму и папу: крупный хищный брюнет и хрупкая тонкая блондинка: аналогия была такой явной, что я внутренне вздрогнула и стряхнула видение.
Ронни встретила Фрэн сухо. Скрестив руки на груди, она прямо смотрела ей в глаза:
– Тебе тут не рады, девочка. Лучше бы вам с кавалером уйти.
Фрэн не дрогнула.
– Сегодня пятница. Каждый может спеть все, что его душе угодно. Я хочу спеть. Или откажешь мне?
Ронни стояла в тени и нельзя было разглядеть выражение ее глаз.
Все затаили дыхание. Неписаным и нерушимым правилом было, что кто бы ты ни был – молодой, старый, нищий, богач, взрослый, ребенок – ты можешь выйти на сцену, как бы неумело или плохо ты не пел, и одна песня всегда принадлежала тебе. Вторую должны были попросить, но первая – твоя по праву.
Ронни взяла стакан со стойки и начала его тщательно протирать.
– Пой.
– Даже не дашь мне микрофон?
– Нет.
Фрэн усмехнулась, но казалось, не огорчилась. Повернулась к залу лицом, оперлась руками о стойку и легко запрыгнула наверх.
Люди загудели: неслыханная наглость! Немыслимо! Эта девчонка вконец сошла с ума!
Фрэн начала петь легко, без всяких пауз и подготовок, совершенно не смущаясь отсутствием музыки.
Иди сюда, детка.
Знаешь, меня бесит,
Как ты пытаешься добрыми поступками загладить вину после своих шалостей.
По-моему, мы чаще занимаемся примирением, чем любовью.
Такое ощущение, что ты всегда думаешь о чём-то своём, только не обо мне.
Детка, лучше избавляйся от этих безумных привычек, слышишь меня?7
Мое сердце пропустило удар. Эта песня! Сколько раз мы пели ее у камня, веселясь и пузырясь от собственной дерзости, ведь это явно было не то, что можно исполнить перед толпой знакомых и родственников. Мы притворялись, что мы Лив Тайлер и Алисия Сильверстоун, Нил, изображая Дина Келли, жеманно откидывал голову назад и призывно вилял бедрами, а мы с Фрэн извивались вокруг него и надували губы, пока смех не начинал душить нас и мы не валились на траву от дикого хохота.
Я посмотрела на Фрэн. Фрэн смотрела на меня.
«Она поет для меня, не для Нила» – эта мысль обожгла, как кипящее масло, бабочки в животе камнем упали – я тоже отвернулась от нее, я бросила ее, как и все остальные, я, которая называла себя ее подругой – и я подхватила строфу в каком-то стихийном порыве, даже не успев осмыслить, какого черта сейчас делаю.
Скажи, что ты уезжаешь на семичасовом поезде
В Голливуд.
Детка, ты мне это уже столько раз говорила!
Я уже начинаю привыкать к мысли, что плохо – это хорошо.
Такая любовь превращает человека в раба.
Такая любовь загонит кого угодно в могилу.
И сразу стало легко. То, что мы делали, что пели, было вызывающим и неправильным, но одновременно самым правильным в данный момент. Я видела, как вспыхнули глаза Фрэн, как прежняя лукавая улыбка озарила ее лицо, вернув обратно прежнюю Фрэн, девчонку, влюбленную, напуганную, запутавшуюся, мечтающую о любви, как и все мы, но неожиданно ее получившую.
7
Aerosmith “Crazy”
Come here, baby
You know you drive me up a wall
The way you make good for all the nasty tricks you pull
Seems like we're making up more than we're making love
And it always seems you got something on your mind other than me
Girl, you got to change your crazy ways, you hear me