– Никто не возвращался?
– Да все возвращаются, но жизнь им уже не в радость. Они видели садик товарища Сталина, и современность им теперь ничего не может предложить…
Они дошли до Киевского вокзала, мимо сине-свинцовой, тихой Москвы-реки, мимо патентной библиотеки, мимо ТЭЦ, на которой Катька еще помнила надпись «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны» («Знаешь, почему у них не получился коммунизм? Они не нашли плюса! Власть была, электричество было, а плюс утрачен еще Парацельсом!»), и от «Киевской» доехали на метро до «Проспекта Мира», нагло целуясь на всех эскалаторах; там пересели и поехали в Свиблово, обнимаясь все тесней, все крепче, – дом был прямо у метро, рядом с деревянной часовней. Выходя из метро, Катька отключила мобильник. Если наш муж позвонит, весь кайф обломается. Она и представить себе не могла, как с ним говорить – это даже теперь, когда ничего еще не было; а потом…
Игорь жил на двенадцатом этаже.
– Слушай, – шепнул он в лифте, – а ведь ты нарочно решила так долго добираться. Теперь мы войдем, ты скажешь, что попьешь чаю – и сразу надо бежать, потому что уже поздно. Это будет совершенно в твоем духе.
– Ты дурак, – сказала она. – Если я хочу с тобой спать, значит, я буду с тобой спать.
– А дома что скажут?
– Это мои проблемы, не лезь туда, пожалуйста.
– Может, ты все-таки уйдешь ко мне?
– Может, и уйду. Подожди, ты же еще не знаешь ничего. Вдруг вообще ничего не получится.
– С какой стати? – Он чуть не выронил ключи.
– Ну мало ли. Есть понятие «антитело». Все хорошо, а в постели полная несовместимость.
– Типун тебе на язык. Милости прошу. Скромно, но просто.
– А что, – сказала Катька, – очень милая берлога. Я так себе и представляла. Давай, ставь барласкун, кыгырык, дырмыр, и тогда, возможно, мы будем немного тыбыдым.
– Кыгырык не завезли, – сказал Игорь виновато. – Они очень плохо снабжают в последнее время. Говорят, сами там ищите, раз у вас такая стабилизация.
– Ну и написал бы, какая тут стабилизация.
– Они не верят ничему. Зорге же тоже не верили.
– А зачем тогда держат?
– Хороших людей забирать.
– Ой, погоди… – Она отпихивалась, но слабо. – Отцепись, у меня и так ноги подгибаются. Я, что ли, в дыш сначала… Есть дыш?
– Есть, есть. Есть даже хылыт.
– Слушай, – обернулась она уже на пороге ванной, – а я ведь совершенно не в курсе твоей жизни.
– Очень своевременный, оправданный интерес. – Он выпрямился рядом с полузастеленной кроватью и скрестил руки на груди. – Я родился от бедных, но благородных родителей, получил порядочное образование, на Землю попросился добровольно, будучи наслышан о трудной, но благородной работе разведчика…
– «Мертвый сезон» не смотрел?
– Обязательно. Все приличные люди начинали в разведке. Это мой третий рейд к вам. Если хочешь узнать мое настоящее имя, наберись терпения. В нем тридцать три слога, и еще сорок пять в титуле.
– Ты аристократ?
– Прямо скажем, не под забором найден. Катя, иди уже в душ, пожалуйста, а? Хочешь, я тебе потру спинку?
– Не надо, я сама потру себе спинку. Но меня мало интересует твое происхождение. Меня волнует, например, был ли ты женат. Вот в этом халате до меня многие гостили?
– Честное слово, ты первая. Я купил его неделю назад в предвидении именно такого случая.
– Правда? Выглядит подержанным.
– Что ты хочешь, Свибловский рынок. Теперь его закроют, хоть память будет.
– Ты раздевайся, не стесняйся, – сказала Катька.
– Да? А ты будешь стоять и смотреть?
– Ага. Очень интересно.
– Знаешь что, Катя!
– Ну, у вас же все совсем иначе устроено…
– Я не могу тебе вот так показать. Я должен тебя подготовить.
– Что, настолько страшно?
– Нет, просто очень красиво. Иди, пожалуйста, куда шла.
Под душем Катька пела. Она нарочно мылась долго и шумно – надо было оттягивать счастье еще и еще, а между тем в самом деле было поздно, седьмой час, и у нее впервые мелькнула мысль – плюнуть на все, остаться на ночь у него, – но это было вовсе уж безответственно; и вообще, надо посмотреть… Как странно, сейчас мы будем изменять мужу. Но какая же это измена? Счастье накатило и не отпускало: счастье – это когда все можно.
Когда она вышла наконец из ванны, завернутая в явно великоватый халат, горячая, влажная, с полотенцем на голове, – он уже лежал под одеялом и читал какую-то фэнтезийную ерунду с когтистой красавицей на обложке. В зубах красавица держала меч, а в когтях – рыцаря в полном прикиде. Рыцарь тоже кого-то держал, но Катька была близорука.