Дом Бенедикта стоял на широком холме возле моря —
Прочный, из брусьев дубовых построенный; и сикомора
Возле порога росла, вьюнком оплетенная цепким.
Вход и веранда украшены были нехитрой резьбою;
Тропка отсюда вела через сад и в лугах исчезала.
Под сикоморой стояли ульи с двускатною кровлей —
Вроде тех, что у пыльных Европы дорог укрывают
Ящик для бедных или же статую Девы Марии.
Ниже по склону холма был глубокий и чистый колодец
С темной замшелой бадьей — и колода, где лошади пили.
С севера, дом от ветров защищая, толпились амбары,
Хлев, конюшня и двор, где лежали старинные плуги;
Блеяли овцы в овчарне; а рядом, в пернатом серале,
Важно выхаживал толстый индюк и петух кукарекал,
Как в старину, когда Петр, услыхав его, горько заплакал.
Полные сеном амбары стояли, как маленький город;
Крепкие лестницы их, под укрытьем широких карнизов,
Наверх вели, в благовонные житницы, полные хлеба.
Тут же была голубятня, откуда любви воркованье
Вечно неслось; а флюгера, под ветром вращаясь,
Пели песню свою о превратностях и переменах.
Так в мире с богом и с ближними жил, не ведая горя,
Старый фермер акадский с милою Эванджелиной.
Многие парни, когда она в церкви склонялась в молитве,
Глаз от нее не могли оторвать, как от некой святыни;
Счастьем было руки ее или одежды коснуться!
Часто поклонники в благоприязненном мраке
К двери являлись ее и, замерев в ожиданье,
Сердце пытались унять, чтобы громко оно не стучало;
Или, во время престольного праздника, в пляске веселой
Руку ее, осмелев, пожимали, шепча торопливо
Нежных признаний слова, растворявшихся в музыке танца.
Но лишь один Габриэль был девушке мил и любезен,
Юный сын кузнеца Лаженесса Базиля, который
Был уважаем весьма в деревне Гран-Прэ и в округе;
Ибо во все времена, у всех племен и народов
Было всегда ремесло кузнеца в особом почете.
Дружбу водили давно Базиль с Бенедиктом. Их дети
Сызмальства вместе росли, как брат и сестра; преподобный
Фелициан, исполнявший в приходе и роль педагога,
Грамоте вместе учил их по книге святых песнопений.
Но, лишь допет был псалом и урок ежедневный затвержен.
Быстро дети бежали в кузницу дяди Базиля.
Там, застыв у дверей, они восхищенно смотрели,
Как, в коленях зажав коня вороного копыто,
Ловко он гвозди вбивал, а рядом обод тележный,
Словно огненный змей, свивался в кольцо среди углей.
Часто в осенних потемках, когда снаружи казалось,
Будто бы кузница брызги огня рассыпает сквозь щели,
Сидя в тепле, возле горна, следили они за работой
Шумных мехов, и когда их пыхтенье стихало
И, пробежав по золе, гасли искорки, —дети смеялись
И говорили, что это — монашки, входящие в церковь.
Часто зимою на санках с горы они мчались стрелою
И далеко, разогнавшись, катились по снежной равнине,
К шумным птенцам забирались под крышу амбара, надеясь
Камешек тот отыскать, который с берега моря
Ласточка в клюве приносит, чтоб зренье вернуть своим крошкам;
Камешек этот волшебный найти — большая удача!
Быстро годы промчались, и дети уж больше не дети.
Юношей стал Габриэль с лицом веселым, как утро,
С неунывающим взглядом, решительным и отважным.
Женщиной стала она в желаньях своих и надеждах.
«Солнцем Святой Евлалии» звали ее — по примете,
Что это солнце сулит садоводам обилие яблок;
Мужу в дом принесет она, думали, счастье и радость,
Щедрое солнце любви и детишек румяные лица.
II
Вновь подоспела пора, когда ночи длинней и прохладней,
И ослабевшее солнце вступило под знак Скорпиона.
Птиц перелетные стаи неслись по свинцовому небу
От берегов ледовитых к теплым полуденным странам.
Собран был урожай; в лесу непокорном деревья
С ветром сентябрьским боролись, как с ангелом божьим Иаков.
Признаки все предвещали суровую, долгую зиму.
Пчелы, предвидя нужду, свои переполнили ульи,
И звероловы-индейцы зимы ожидали студеной,
Судя по лисьему меху, на редкость густому в ту осень.
Вслед за ненастной порой настало то славное время,
Что богомольные фермеры звали «всесвятское лето».
Светом волшебным наполнился воздух; и облик природы
В свежести детской предстал и чистоте первозданной.
Мир царил на земле, и в тревожную грудь океана Успокоенье сошло.
Все звуки смешались в единой Чудной гармонии; шум детворы, петушиное пенье,
Крик пролетающих птиц, голубей воркованье на крышах —
Все звучало как нежный призыв; и огромное солнце
С лаской взирало на землю сквозь золотые туманы;
Каждое древо в лесу, одевшись в наряд яркоцветный —
Алый, багряный иль желтый, сверкало в росистых подвесках,
Словно платан, наряженный Ксерксом в шелка и алмазы.