Из этих троих я встречался лишь со Шмулем, нас было всё же две сотни, а срок общения — четыре недели, всех не узнаешь… Этот же прославился, в компании с братом моей будущей жены и ещё троих, имена которых из памяти стёрлись, одним приключением. Нарушителей дисциплины, неумех, спорщиков-болтунов в армии наказывают, как известно. Эти были во взводе лейтенанта Карлуши, одутловатого человека с сонным взглядом запойного интеллектуального дебила. Тот, для своих нелюбимых придумал совершенно идиотскую работу: из плит сланца и кругляков-валунов построить плотину у моста на пороге, под которым, в каменном ущелье, протекал ручей, полноводный и бурный, с водой очень чистой и вкусной. В результате этой «комсомольской стройки» должно было возникнуть водохранилище, из которого удобнее и ближе будет брать воду для камбуза, казарм, на хоз. нужды. Но тем, кому предстояло разъезжаться по другим местам, не было дела до будущих удобств. Идиотизм затее подкреплялся также тем, что инструмента никакого не применялось — даже простейшей лопаты, а о каком то там цементе и речи не было: только голые руки рабов-матросиков. К тому же работа велась только в часы личного времени или отведённые для сна. Сам же взводный, озадачив группу «нерадивых», отлучился на часок- другой, то ли попить, то ли вздремнуть. Полагал он, что мальчишки-горожане, заброшенные в безлюдье Заполярной неласковой земли, на краю залива ледяного моря, среди сопок и заболоченных низин, изнуряемые гнусом и сырым холодным ветром, никуда не денутся, и будут работать, хоть и без усердия. Главное, что спать уж никак не смогут! Упомянутая мной пятёрка решила иначе. Стоило Карлуше отлучиться, как они выбрались из котлована. Время было «ночное», хоть солнышко светило исправно, но было безлюдно, все спали, кроме дневальных в казармах, да часовых на сопке у орудий, да чистильщиков картошки на камбузе.
Незамеченные строители «гидроузла», пошли на запад сперва по дороге, потом свернули в распадок между сопок, и стали петлять, запутывая следы. В пути собирали и ели в изобилии созревшие ягоды: чернику, бруснику, морошку. Пробовали даже сырые подосиновики, которых там было превеликое множество. Курева не было, спичек тоже, их отобрал Карлуша.
Обнаружил побег через пару часов, взводный сперва порыскал по округе сам. Не обнаружив дезертиров, испугался, разбудил ротного. Сыграли подъём всем нам, направили на поиски, но вблизи, не дальше прямой видимости казарм. Не обнаружили.
Узнал о ЧП вездесущий майор. Комбат связался с пограничниками. Почти двое суток прошли в заинтересованном ожидании. На Карлушу жалко было смотреть — такую вздрючку устроил ему ротный, пообещав оставить без погон.
Наконец беглецов привезли пограничники на открытом грузовике и оформили передачу ротному.
Эти олухи пошли прямо на Финскую землю. Их, естественно повязали, посадили на гауптвахту в Лиинахамари, до выяснения. Ну, начались разборки…» «Ты, раб, почему сожалел, что не оказался среди них?»
«А мне не хотелось на Новую землю. Химик, ротный лейтенант, нашептал некоторым из нас об испытаниях водородных бомб в тех краях, и о радиации…Будь я среди беглецов, стал бы, пожалуй, настоящим дезертиром. Сообразил бы как уйти насовсем за рубеж, в одиночку, конечно, без этих телят…»
«Дальше пропусти, говори об интересующем Меня!»
Зашли мы вчетвером к командиру. Без лишних слов нам приказали раздеться и сдать ротному старшине форму, одеться в солдатскую зелёную рабочую одежду, которую принёс батарейный старшина в том мешке из наматрасника. Взял он четыре папочки-скоросшивателя и скомандовал нам» «На выход!». Повёл он нас строем в казарму зенитчиков… Мы даже ни с кем не попрощались. Вещички наши личные через час принёс ротный старшина, и мы получили их от нового своего властителя, батарейного старшины. Нас сразу отвели в рабочую комнату замполита, где за столом сидел капитан- лейтенант (чисто флотский по форме одежды и званию) — нога на ногу. Мы притулились у уголке. Туда нас отправил ужасный майор, комбат, наводивший священный страх на всех в учебке. Нас рассадили на стулья у стенки перед лицом замполита. Старшина кратко доложил о нас и положил на стол папочки, вышел, прикрыв плотно дверь. Молчали, шелестели листочки наших личных дел, прочитываемых по очереди офицерами. Заговорил замполит, красивый утончённый красотой, Голос у него был скрипучим, резким, брезгливым: