"Видишь, как глупо тело твое. Душа стремится ко мне, а тело от меня. Но ведь ты двигался, мыслил, значит, был жив. Значит, ты ошибался. Объясни, почему ты не принял меня за другого, Мне противоположного."
"Я, Господин мой, рано, еще в пору детских сказок, разуверился в чертовщине, дьявольщине, сатанизме и прочем бреде…
"Не встречал в жизни никого, кому бы они навредили. Вредили всегда другие люди. О желании продать душу дешево я слышал не раз, а о том, чтобы ее купили, не слышал. При этом пожелания продать были продуманными и искренними".
"А в Бога ты верил?"
"О Боге я не думал, вернее, старался не думать. Бог — понятие для меня непостижимое. Есть он или нет, судить не брался. Но в Бога, каким его рисовали в церкви, старца в облаках, с сиянием вокруг головы в кругу ангелов с крыльями, точно уж не верил. О Тебе же думал, что Ты жил и учил людей справедливости, что казнили Тебя, что потом о Тебе многое напридумывали, но что-то и истинное в книгах есть. А читал я об этом очень мало, только то, что дозволено было читать". Великий инквизитор" в "Братьях Карамазовых" потряс меня, и мне захотелось прочитать Библию, Новый завет, но я так и не читал их".
"Хотел бы, так нашел и прочитал. Но я тебя не осуждаю. Просто ты труслив, ленив, непредприимчив, как и народ, к которому ты принадлежишь".
"Уверен, Господин мой, что в "Великом инквизиторе" на самом деле Ты не молчал вовсе, говорил, но что Ты говорил, Федор Михайлович написать не решился".
"Догадлив, раб! Угадал верно, но воздержись от предположений. Знание лучше догадок. Ты узнаешь нечто, и дай Бог тебе сохранить разум и память, и смелость не умолчать. Пусть в этом поможет тебе Хранитель!"
Последнее слово-имя Он выделил интонацией, словно позвал, и рядом с Ним, там, где до ухода Он сидел, на стволе березы возникла как бы видящая расплывчатая некрупная человеческая фигура, с головой скрытой как бы туманным голубоватым покрывалом, и я услышал удивительно знакомый мне голос, произнесший четко:
"Я здесь, Господин, и исполню волю Твою!"
"Не сомневаюсь. Но продолжай, раб…"
Я пытался рассмотреть новую фигуру и не мог уловить ничего конкретного, даже не мог угадать, чей слышал голос, и это почему-то подействовало угнетающе. Дальше я говорил уже с заиканием, шепелявостью, проглатывая окончания слов, как-то бессвязно:
"Ты, Господин мой, спрашиваешь, почему не боюсь. Дело в том, что почему-то с детства ждал, что со мной непременно случится нечто странное, такое, что не случается с другими. Такое ощущение возникало хотя и не часто, но по несколько раз ежегодно, но ничего не случалось. Постепенно я притерпелся, привык, а уж сегодня я спросонок знал, что что-то произойдет. Поехал в эту сторону, хотя было разумнее поехать в другую, в Вялки, к родителям, жене, дочери. Они ждут, наверное, меня".
"Тебя еще кое-кто ждет…"
«Да, и здесь я виноват. Ждет меня со вчерашнего вечера тесть. Он парализован. Я в гонце недели помогаю ему мыться».
«Знаю, похвально, что делаешь ты это охотно и без брезгливости, жалеешь старика, но и от стопки водки, что можно считать платой, не отказываешься…»
«Грешен, Господин мой!»
«Не говори слова, истинного смысла которого не понимаешь. Просто — слабоволен, не воздержан… Теперь достаточно с тебя оправданий и объяснений. Я хоть и не люблю, так скажем, твоего наречья, который вы нахально и с самомнением зовёте «великим и могучим», разобрался в нём, и в твоих мыслях и мыслишках. А с помощью Хранителя сумею вложить в тебя нечто, что будет полезно и тебе самому и иным, о ком ты пока не подозреваешь…
Скажи мне, Хранитель, долго ли этот раб останется под твоим сбережением?»
«Срок определён до дня его шестидесятилетия, Господин. Он сможет жить и ещё, если сможет стать более осмотрительным, и хоть немного полюбит своё тело и умрёт от естественного износа почек, сердца, печени, мозга. Именно в этой последовательности. Сколько он проживёт после шестидесяти, от меня не зависит, а только от него самого.»
«Видишь, раб, до смерти тебе ещё далеко! Да, я знаю, твоё имя — Борис, это исковерканное от изначального Борух, а не от слова «борись». Произносить твоё имя буду правильно, но буду и рабом называть, дабы не забывал ты о месте своём.»
Тут он улыбнулся и развёл широко руки и затем левую, с крестиком, поднёс к моему лицу и я прикоснулся к нему сухими горящими губами и ощутил исходящее от него мягкое тепло и некий свет… А ОН после этого выдержал паузу и произнёс: