Ф. Моллер. Н. В. Гоголь
Именно эти слова более всего возмутили Белинского, разразившегося гневными инвективами в адрес Гоголя: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия… что Вы делаете?.. Что Вы подобное учение опираете на православную церковь – это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма; но Христа-то зачем Вы примешали тут? Что Вы нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более православною, церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину Своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принципа ортодоксии… По-Вашему, русский народ – самый религиозный в мире: ложь!.. Приглядитесь пристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности».
Письмо Белинского Гоголю не было опубликовано, но расходилось в многочисленных рукописных копиях. Одна из них попала в руки Достоевского и едва не стоила ему жизни.
Петрашевцы
Весной 1847 года Достоевский начинает посещать кружок молодых вольнодумцев, собиравшийся по пятницам в доме сотрудника внешнеполитического ведомства М. В. Петрашевского. Внешне этот кружок представлял собой светский салон, посетитель которого мог ближе сойтись с представителями творческой интеллигенции, расширить свой кругозор и круг знакомств. Среди гостей бывали писатель М. Е. Салтыков-Щедрин, поэт А. Н. Плещеев, композитор и пианист А. Г. Рубинштейн. Одно из собраний кружка в 1849 году посетил М. И. Глинка, и Достоевский был счастлив лично познакомиться с автором оперы «Руслан и Людмила», которой искренне восхищался.
Привлекала посетителей салона и возможность поужинать у Пет рашевского. По воспоминаниям одного из участников кружка, «чаю и что следует к чаю было всегда довольно; в особенности насчет ужина он был распорядителен: телячьи котлеты с зеленым горошком, поросенок под сметаной, а иногда блюдо дичи, в заключение пирожное и что следует к ужину в приличном количестве. Лакеев и официантов за ужином не полагалось, еда и питье выставлялись на стол (в центре кипящий самовар), и гости сами себя обслуживали». Отметим, что это описание пятничного ужина. Разумеется, никакие постные дни петрашевцами не соблюдались, а в Страстную Пятницу демонстративно устраивали «разговенье», ставя на стол разнообразные скоромные блюда.
За респектабельной внешностью светского салона скрывался интерес многих членов кружка Петрашевского к либеральным и революционным идеям. Конкретной политической программы у идеологов кружка не было, так как его составляла разношерстная публика: от утопистов-мечтателей до революционеров, грезивших государственным переворотом и свержением монархии. Но разговоры велись иногда достаточно радикальные, и тема «переворота» или «восстания» то и дело возникала в выступлениях участников собраний.
М. В. Петрашевский
Не стеснялись петрашевцы выступать против религии и Церкви: «За время общения с петрашевцами, – пишет Л. Сараскина, – Федор Михайлович не раз бывал свидетелем лихого богохульства… Религия вредна, говорили здесь; она подавляет разум и заставляет человека быть добрым из страха наказания. Подвергали сомнению достоверность книг Священного Писания, называли их апокрифическими, написанными не апостолами, слушавшими учение Христа, а позднейшими лидерами касты духовенства, “жаждавшего забрать в свои руки власть”. На пятничных собраниях толковали, что с помощью науки нельзя положительно доказать ни бытия Божия, ни Его небытия – и то, и другое только гипотеза. Богословие называлось бреднями, вышедшими из монашеских клобуков. Утверждалось, что Сам Иисус Христос – не Бог, а простой человек, “такой же, как и мы, но гениальный и посвященный в таинства наук, нововводитель, умевший воспользоваться своим положением”. В одной из найденных у Петрашевского речей Иисус Христос был назван демагогом, неудачно кончившим свою карьеру; ему, впрочем, возражали: почему же неудачно, если учение завоевало весь мир?»