Все это дело будущего. Для Европы- дело новых, грядущих времен. Дело и новых людей, нового народа, новых племен. Таким племенем, по убеждению Ив. С. Аксакова и его друзей, было племя славянское. Таким народом-народ русский, самый могущественный из всех славян.
В глубине славянского, чабтнее, народного русского духа, по убеждению Ив. С. Аксакова, равно и его друзей, кроются удивительные, несказанной мощи, глубины и красоты силы. История человечества в прошлом проявления таких великих сил духа и проявления в сторону добра, в сторону служения истине и осуществления Царства Божия в людях, еще не видела. Не было подходящего, столь многострунного с мягкими и нежными тонами музыкального инструмента, необходимаго для исполнения величайшей симфонии общечеловеческого братства и полного торжества целокупной Христовой правды в мировой жизни.
Желанный этот многострунный инструмент с мощными и вместе бархатными звуками Ив. С. Аксаков видел в русской народной душе.
Когда раскроется, развернется во всю свою ширь, мощь и глубину русский народный дух, когда заговорит пробужденный от векового насильственного сна русский народный разум, когда запоет свою песню освобожденное от всяких внешних пут и наростов широкое и многострадальное русское народное сердце, - какое новое слово тогда услышит человечество! Какия великия, истинно великия дела увидит мир! - говорит убежденно И. С. Аксаков.
- Но все это, - добавляет он же и его друзья, - будущее, дело грядущего. Будущее не для Европы лишь, а и для самого русского народа.
Русская народная душа представляет собою неистощимый пласт самаго плодородного чернозема. Посади в него хоть крохотное доброе зерно, он не даст этому зерну захиреть, не выростит его коекак: он даст ему всю полноту сил, нальет его соками, расцветит его всеми возможными и свойственными ему яркими красками.
Но эти зерна добра в черноземную народную толщу надо бросать. Мало бросать, - их надо сеять. Самый чернозем души не оставлять лежать: его надо пахать и пахать глубже. Вызывать к жизни плодородные силы из самой глубины.
Отсюда горе И. С Аксакова и его друзей, что богатейший в мире "чернозем" лежит в болыней своей части заброшенным пустырем. Отсюда же и заботы их, чтобы для обработки черноземной народной толщи духа был употреблен и самый глубокий плуг, и самое лучшее, отборное, полновесное зерно.
Жизнь историческая выдвигает самыя разнообразные и сложные требования, задачи, нужды, и дух человечества волнуется самыми различными вопросами и недоумениями. Большинство их, конечно, очень важны, остры и жгучи. Многие неотложны. Для известного времени, для данной минуты-вопиющи. Но несмотря на всю их ценность, они могут быть ценны только именно в данную минуту. Ценность их временная, случайная, злободневная. Есть ценности более дорогие, ценности вечные, общечеловеческие. Ценности важные не только для нас, например, для нашего народа сегодня, или в эти последние годы, а ценности важные для всех народов и во все времена.
Для хранения, для осуществления в жизни ценностей, соответствующих силе и достоинству русского народного духа, Ив. С. Аксаков намечает, естественно, ценности высшие, ценности вечные, общечеловеческие.
- Содержание, богатство ценностей временных, местных, злободневных могут раскрыть и другие европейские народы, - разсуждаетъ Ив. С. Аксаков.-Это дело, конечно, тоже великое и нам не менее других необходимое, но оно исполнимо и без нас. Нам всю силу народного духа на это отдавать непристойно.
Нам нужно взять глубже. Взглянуть в самую основу сути жизни. Поднять и полностью решить такие вечные и общие вопросы, после решения которых сами собою решатся и все остальные частные и злободневные вопросы.
Поэтому желанным словом, которое И. С. Аксаков и его друзья намечают русскому народу, как долженствующее быть сказанным, они считают не слово политическое, не слово социальное, а слово религиозное.
Слово политическое и слово социальное есть слово внешнего устроения жизни. Оно решает и улучшает внешний распорядок, наружное взаимоотношение людей, сословий, правительства и народа. Аксаков не пренебрегает этим словом. Он понимает, что тесный сапог может намять ногу, натереть мозоли и причинить нестерпимую боль, при которой все другое будет забыто, а мысли сосредоточатся на одном тесном сапоге, как бы избавиться от него и как бы добыть себе более просторный и свободный сапог. Но вместе с этим Ив. С. Аксаков не останавливается на плохих сапожниках и на тесных колодках. Он идет далыпе. Он ставит вопрос, почему в сапожнике нет должного внимания к своему делу? Будутели другие сапожники шить лучше? И если бы мы сами, случись так, получили возможность "обшивать" других, кроить для них жизнь, вырабатывать внешния формы жизни, то сумелили и захотелили бы заботиться болыле всего об удобстве чужих ног, смоглили бы вывести все мозоли жизни?