Пастырь не может действовать, как судья. Пастырь не может действовать и как чиновник. Ибо он - не судья и не чиновник; он - пастырь. В свою очередь, и судья не может действовать, как пастырь. Точно также и чиновник ничего общего не имеет с пастырским духом. Он может быть прекраснейшим человеком, послушным сыном церкви, искренне церкви желать блага и преуспеяния, но он не может, не в праве, не смеет, не должен касаться, как власть, в дело устроения церкви, так как он чужд, совершенно лишен пастырского духа, а строение церкви, развитие церковной жизни требует, прежде всего, пастырского служения.
- Скажете, что вы разумеете пастырское дело не хуже, а может быть, лучше нас? - возбужденно говорили священники синодским чиновникам. - Скажете, и вы исполнены пастырского духа? Мы спросим тогда вас: "Почему же вы не идете в пастыри, а влезаете в чиновничий вицмундир? Почему вы не всходите на церковную кафедру, а садитесь за канцелярский стол?" Мы ничего не имеем против вашей деятельности. Служите Богу и родине, как вас влечет сердце. Но мы говорим вам: "Побойтесь Бога! Подумайте, что вы делаете! Куда вы со своим вицмундиром лезете? Ведь вы отстранили пастырей и сами стали на их место. Забрали административное устроение церкви, решение самых основных. коренных церковных вопросов в свое канцелярское ведение! Ваше ли это дело? Не есть ли это самое тяжкое духовное хищение? Самое страшное святотатство?"
Чиновники-коллеги были смущены страстностью слов батюшек, а, главное, сознавали всю правоту их, но уступить не хотели. Долгая привычка самоуправно властвовать развратила их духовно, и они жадно цеплялись за свою власть. Свою властность они считали, кажется, столько же незыблемою, как и самое церковь Христову, и всякое поползновение ограничить их "широкое пространство" в делах церкви считали чуть ли не искренно ересью и как бы восстанием на Бога.
- Вы, отцы духовные, преувеличиваете наше касательство к церкви, - начал один из наших чиновных коллег, которого мы за мягкие пожатия, за вечную надетую приветливую улыбку, за обещание всем всего без намерения что-либо исполнить, называли Авессаломом и лукавым льстецом. - Мы к вам, духовным, относимся всегда с нарочитым уважением. Посмотрите у меня в канцелярии: я каждому лицу духовному стараюсь услужить. Помогаю даже одеться, сам иной раз подставляю калоши и говорю своим подчиненным:
- Так всегда оказывайте почет духовным особам.
Один из священников, товарищ говорившего, горько рассмеялся:
- Верно. Но ты не доканчиваешь тут, что ты своим чиновникам внушаешь далее.
- А что? - спросили другие.
- Очень существенное дополнение. Он там, в своей канцелярии, изволит поучать: "Почет оказывайте, но власть у себя держите. Как лошадь брыкливую: одной рукой по холке треплите, а другою - узду накидывайте".
- И поймите, - снова, чуть не со слезами в голосе, обратились священники к чиновникам, - не за власть тут идет спор. Не о том, кто будет главенствовать. Не об обидах пастырей вами, чиновниками, ведем речь. Все это пустое, - о чем стыдно было бы и говорить. Скорбь наша о пастырском делании. О неустройствах современной церковной жизни. Что вы тут можете поделать? Что вы понимаете? Вы, чиновники, в пастырстве? А между тем, неспособные сами, лишенные пастырского духа в основе, вы и сами ничего пастырского не делаете и нам, пастырям, делать препятствуете.
Мы, пастыри, разобщены друг с другом. Не имеем между собою никакого общения. Живя в одном месте, не знаем пастырских нужд и запросов в других местах. Лишены возможности братского обмена мыслей, согласного решения и понимания тех или иных, иногда очень жгучих и сложных вопросов, вдруг выдвигаемых жизнью.
Чиновники слушали, сердито фыркали, пожимали плечами, морщили нос и переглядывались иронически между собою, но возражать - не возражали. Да и что можно было возразить?
А священники все более и более воодушевлялись. Они говорили чиновникам:
- Довольно, господа! Время приспе. Жизнь требует от духовенства не требоисполнения только, а широкого и живого пастырского делания. Жизнь призывает нас к отчету. И мы не желаем быть безгласными. Мы желаем полноты и широты церковной жизни. Мы желаем пастырского труда. Живой одушевленной апостольской работы. Но мы отвыкли от этого дела. Мы слабо и разумеем его. Наша воля парализована. Мысли вялы и сонны. Не видно ярких Божиих светочей: только чуть-чуть кое-где мерцают отдельные слабые искры. Надо все это собрать вместе. Раздуть. Воспламенить. Зажечь. Оживить.