Или…
Или же я могу что-то сделать.
Что-то сделать.
Я могу сам напасть на них. Хватит бегать. Пора переходить в контрнаступление.
— Белтэ? Алло?
Я проследил за большой птицей, пока она не пропала из виду. Где-то на скале у нее было гнездо. Совершенно неприступное. Если поеду в Париж, думал я, то сначала заеду в Амстердам, а потом двинусь в Каркассон и Рим. Я могу прийти к тем людям, чьи жизненные судьбы оказались связанными с моей. Я могу что-то сделать. Вместо того чтобы прятаться. Бегство — это состояние души. Рано или поздно из этого состояния надо выходить.
— Конечно, я приеду.
— Прекрасно.
— Я не могу точно сказать, когда это будет, может быть через пару дней, но я приеду!
— Они были здесь вчера.
— Кто?
— Полиция.
— Ну, это же нормально.
— Тогда я еще не получил письма. Оно лежало в почтовом ящике сегодня утром. Я… — Он больше не мог говорить. Накануне он производил впечатление спокойного человека. Как будто то, что его мертвую дочь нашли, успокоило его наконец. Теперь до него полностью дошел весь ужас происходящего. — Полицейские сказали…
Еще раз правда оказалась слишком тяжелой ношей. Он не смог закончить.
— У меня теперь есть их телефон, — сказал он вместо этого.
— Чей?
— Тех, про кого вы спрашивали. В Амстердаме. Я могу послать его эсэмэской, как только мы закончим разговаривать. Имя и номер телефона.
— Спасибо. Это очень поможет.
— Белтэ?
— Да?
Пауза.
— Монье? Вы здесь?
— Белтэ, знаете, почему я хочу показать вам письмо?
— Потому что я в нем упомянут?
— Потому что я надеюсь, что вы сможете содействовать тому, чтобы убийцы Мари-Элизы понесли наказание.
«Вы слишком многого от меня хотите», — подумал я.
По какой-то причине Мари-Элиза напомнила мне о Сусанне. Она тоже умерла очень рано. Я случайно увидел объявление о смерти несколько лет назад. «Равно хороши цветы и дар Союзу по борьбе с раком».
Сусанна была первой девушкой, которую я поцеловал. Мне было шестнадцать. Она была слепой.
май 1970
— Джованни?
Ее голос не сумел проникнуть в пелену, отделявшую сон от сознания. В сновидении он стоял, как и в других случаях, лицом к лицу с Вельзевулом — повелителем мух, магистром демонов, помощником Люцифера и властителем ада. Изо рта демона несло гнилым мясом и тухлой рыбой. Он закутался в покрытые кожей крылья, словно ему было холодно, и издевательски смотрел на Джованни.
— Чего ты хочешь? — закричал Джованни, он ребенок, голосок тонкий, нежный, пугливый. — Чего ты от меня хочешь? Почему ты меня преследуешь?
Вельзевул расправил свои огромные крылья, сразу же бросившие ледяную тень на Джованни.
— Идем со мной, дитя! — прорычал демон, и голос его был именно таким, каким Джованни представлял его себе: грубым, сиплым, скрипучим.
— Джованни? Ты проснулся?
За Вельзевулом в желто-сером тумане он различал целую армию уродливых тел и демонов; серафимы и шедимы; некоторые голые, другие волосатые, некоторые крылатые, другие бескрылые. Звериный рев, жуткие крики исходили из туманных глубин, отдававших серой. Интуитивно Джованни чувствовал присутствие царя Ваала, графа Фурфура, маркиза Шакса и других могучих демонов. Но он их не видел, сейчас не видел. Вельзевул издевательски произнес:
— Ты кого-то высматриваешь, Джованни? Свою маму, может быть? Она здесь, как ты знаешь, она вместе с нами. И папа твой тоже здесь. Позвать его?
Демоны низшего ранга, подобно изголодавшимся грифам, сидели на ветках без листьев и бесстрастным взором внимательно смотрели на бесцветный ландшафт.
— Джованни! Сколько можно! Уже половина десятого!
Он открыл глаза. Рассвет проникал через тонкие занавески. Лучана стояла у его кровати, изящная, пахнущая душем. На мокрых волосах полотенце.
— Вставай!
— Доброе утро.
— Ты — соня!
Он оперся на локти. Белла, их разжиревшая гончая, спавшая на его кровати в ногах, вскочила тоже. Из душа раздалось пение Сильваны.
— Послушай, — сказала Лучана.
— Мм?
— У меня сегодня дело в Л’Акуиле.[31]
— Ты об этом ничего не говорила.
— Я узнала только вчера.
— Что там будет?
— Ну как ты думаешь?
Он сел, почесал живот, потом волосатую грудь. Белла зевнула.
— Домой приеду поздно, — сказала Лучана.
— Во сколько?
— Трудно сказать. Поздно. Сам знаешь. Но позавтракать мы можем вместе.
Они разлили чай, на завтрак были яйца всмятку, варенье и сыр. Белла лежала под столом и кусала резиновую кость, которая пищала при каждом ее укусе. Лучана была молчаливой и неприступной. Сильвана размазала мягкий яичный желток по поджаренной белой булке. Как и мама, она была нелюдимой и закрытой. «А ведь, между прочим, и я такой же», — подумал Джованни, помешивая чайной ложкой сахар.