Домой? Ну, не вполне, сначала ему и здесь пришлось повертеться. Вскоре после приземления в Торонто Тео столкнулся с каверзной проблемой: ему нужно было съехать с собственной квартиры, подыскать новую и при этом постараться не набить морду ставшей внезапно «бывшей» подруге. Именно в таких случаях усвоенная Канадой политика, не позволявшая гражданам страны владеть оружием, начинала казаться ему особенно глупой.
— Ты как, переживать особо не будешь?
Голос Лоуэлла развеял грезы, в которые погрузился Тео.
— Да нет, все в порядке, — ответил он, несколько раздраженный попыткой Лоуэлла завести деликатный мужской разговор.
— У тебя найдется чем заняться?
— Конечно. Важный перевод.
— А, понятно, — не очень уверенно отозвался Лоуэлл. Может быть, он решил, что Тео врет, а может, счел, что запереться в дерьмовой квартирке и мудохаться с чем-то, написанном на мертвом языке, — не самый умный выход из ситуации, в которую попал его друг. Наверное, Лоуэлл полагал, что самое лучшее для новоиспеченного, выставленного за дверь рогоносца — это слоняться по городу, надираться с приятелями и снимать бабцов.
— Важный во всех отношениях, — сказал Тео. — У меня такое чувство, что вот-вот откроется совершенно новая страница моей жизни.
— А, ну тогда хорошо, — просипел его друг.
Малх
Братья и сестры во Мессии! Я пишу эти слова в унизительнейшем из убожеств; надеюсь, вы прочтете их в наивысшем довольстве. Чрево мое разрывают беспрерывные боли; пища проходит через меня, не напитывая. Резь в кишках не дает мне спать. Четыре уж месяца живу я так. Кожа моя пожелтела, глаза пожелтели, волосы падают с головы моей, а из нутра, когда все вокруг тихо, доносится шум. Я расчесываю кожу мою, точно пес. Хвалите Господа! Уверен, когда бы не дело, для исполнения коего избрал он меня, я давно бы лежал мертвым во гробе!
Но довольно обо мне и недугах моих. Тело есть лишь колесница, коей правит дух наш. Не важно, что моя колесница годна только для перевозки дров, что колеса ее скрежещут, а оси скрипят. Дух мой еще восседает в ней. Хвалите Господа!
Братья и сестры, благодарю вас за вопросы, которые вы задаете мне в письмах ваших касательно правильного поведения тех, кто живет во Иисусе. Прошу вас простить мне то, что я так задержался с ответами. Вам следует знать, что с тех пор, как я лишился места в храме Каиафы, у меня нет постоянного пристанища. Я перебираюсь из одного дома в другой подобно птичке, а правильнее сказать, крысе. Я говорю всем, что живу в доме отца моего. И это правда — в той мере, в какой я живу в доме Отца нашего небесного или ожидаю, что очень скоро переселюсь в него! Но пока я еще шныряю по земле, мне должно мириться с жилищами не столь совершенными.
Письма ваши хранятся в доме отца моего, носящего, как и я, имя Малх, я же забираю их оттуда так часто, как могу. Однако, в отличие от нашего возлюбленного Иисуса и его небесного отца, Малх и Малх никогда не жили в ладу. Теперь же, когда я лишился места в храме и в кошельке моем редко отыскивается хотя бы грош, когда лицо мое обезображено, а тело сквернит воздух вонью, лада этого стало и того меньше. Всякий раз, как я прихожу в дом его, отец обращается к тому, кто оказывается поблизости от него, будь то слуга или прохожий, говоря: Разве может он быть сыном моим? Не злая ли судьба послала мне такого сына? И много иных слов такого же рода. И лишь по окончании этой церемонии дозволяется мне переступить порог его дома и забрать письма ваши, братья и сестры. Но довольно об этом, ни слова больше. Хвалите Господа!
В последнем твоем письме, любезная Азува, ты спрашиваешь, как должно поступать, когда мужчина, который не живет в Иисусе, добивается любви женщины, которая живет в Иисусе. Не припоминаю, чтобы во время моих бесед с Фаддеем и Иаковом сообщалось мне нечто о словах, сказанных Спасителем на сей счет. Согласно Фаддею, Иисус не раз говорил, что ни один человек не войдет в Царствие Небесное иначе, как через него. Однако они, инако сказать Фаддей и Иаков, не спросили у Спасителя нашего, когда он еще не покинул нас, означает ли это, что всем добрым людям, где бы ни жили они в этом мире, ни разу не слышавшим ни одного произнесенного Иисусом слова, и уж тем более не встречавшимся с ним, путь в Царствие закрыт. Иаков верит, что это так, ибо слова Иисуса были ясны. Фаддей же с ним не соглашается, говоря, что нам надлежит изучить общее умонастроение Мессии, с каким ходил он по нашему грешному миру. Он, сиречь Иисус, нередко восхвалял праведных бедняков, украдкой наблюдал за ними и ставил их в своих поучениях в пример. Фаддей вспоминал, что в некий день, в храме, одна вдова положила в короб для пожертвований всего две медных монеты, между тем как люди богатые клали до нее намного больше. Я почти уверен, что уже рассказывал вам эту историю в предыдущем послании; память моя нынче не та, что была до того, как меня поразил недуг. Обязанности мои мне удается выполнять, лишь когда сему не препятствуют извержения скверны с обоих концов тела моего.
Но вернемся к рассказу о вдове. Фаддей усматривал в этой истории великий смысл, не ограниченный лишь замечательной жертвой, которую вдова и позволить-то себе не могла. Он заметил тогда, что Иисус отпустил ее из храма. Мессия не заговорил с ней, не приказал своим ученикам последовать за нею. Вдова жила в полном неведении о нем и, сколько Иисус ни любил ее, он позволил ей сохранить это неведение. Фаддей видел здесь доказательство того, что праведник, ничего о Иисусе не ведающий, все же не проклят. Прокляты те, кто слышал Мессию и пренебрег им. В виде дальнейшего доказательства он, сиречь Фаддей, указывал, что Мессия возвратится во всей славе его, дабы судить нас, уже очень скоро и несомненно до истечения сроков наших. Но ведь за эти сроки, сколь бы усердно мы ни свидетельствовали о нем, нам нечего и надеяться просветить более нескольких сот человек. Означает ли сие, что врата Царствия Небесного откроются лишь для нескольких сотен, а для остальных тысяч, населяющих мир, останутся затворенными?
Тут, как вспоминается мне, Фаддей и Иаков принимались спорить, возвышая голоса и размахивая руками.
Сам же я верю, что в Царствии Небесном много найдется дворов, и садов, и врат, и покоев, и что невежественные праведники будут жить в одном из таких, а воистину спасенные будут жить с нашим Спасителем во внутреннем храме. И верю в правоту Фаддея, говорящего, что те, кто слышал призыв Иисуса, но отверг его, допущены на небо не будут. И потому говорю тебе, любезная Азува, так: на женщину, которая живет в Иисусе и которой домогается влюбленный, в нем не живущий, возложено тяжкое бремя. Ибо, пока человек остается невежественным, он еще может войти в Царствие, если же он услышал твои свидетельства о Мессии, но рассмеялся тебе в лицо, то будет проклят. И значит, вера твоя должна быть воистину сильной, а иначе ты достигнешь только того, что лишишь его жизни вечной.
Я понимаю, впрочем, что со дня, в который ты отправила мне письмо твое, миновали многие недели. Жизнь требует действия, а действия следуют за желаниями. Что до совершающегося между женщиной и мужчиной, я думаю, все, бывшее еще не содеянным, когда ты писала ко мне, теперь уже содеялось и отменить его невозможно, а стало быть, я зря расходую чернила. Но пусть и так — ты задала мне вопрос, я ответил. Хвали Господа!
«Вот ведь зануда, — подумал Тео. — Законченный распродолбанный зануда.»