Иаков почесал темечко и сказал, что надо с отцом переговорить. Отец легко отпустил сына, надеясь, что с отхожего промысла сын принесет домой больше, нежели работая с ним: улов нынче был неважный, поизвели, видимо, рыбу в море-озере. Иоанн тоже стал канючить и проситься с братом. «Да мал ты еще!» — пробурчал Иаков, но уступил назойливым просьбам своего младшего брата. Итак, получив благословение отца, оба брата Зеведеева также последовали за Иисусом.
На другой день, идя дальше, увидели братья Зеведеевы какого-то паренька, который, оказывается, жил с ними когда-то по соседству. Оказался это Филипп, который без колебаний с радостью согласился присоединиться к Иисусу и братьям Зеведеевым с братьями Иосиевыми.
Так и начали они ходить по Галилее, вокруг да около озера Галилейского, проповедовать да людей учить. Интересную они составляли компанию: впереди шествовал с пшенично-светлыми волнистыми волосами, спадавшими до плеч, Иисус, за ним два брата Иосевы, Пётр да Андрей, рядом с которыми вышагивал и Филипп. Была эта троица темноволоса, даже не просто темными были их волосы — они были иссиня-черными, цвета вороньего крыла. Замыкали шествие медно-рыжие братья Зеведеевы, Иаков да Иоанн. Вместе они составляли необычный ансамбль, который своей красочностью бросался в глаза и привлекал к себе всеобщее внимание.
Каковы же были они, первые спутники Иисуса?
Петра Иисус возвышал надо всеми, поскольку тот был слепо предан ему. Здоровенный мужлан с черной густой — не продерешься! — бородой, с наивными по-детски глазами, он был для Иисуса, как сторожевой пес: он всегда ограждал его от настырных и назойливых любопытствующих и попрошаек и прокладывал дорогу в толпе, оря своим зычным голосом: «Апастра-а-а-нись! Посторонись, говорю!»
Иисус слегка подтрунивал над ним, конечно, любя, но тот шуток не понимал, хотя, когда все дружно смеялись над Иисусовыми словами, он к ним тоже присоединялся и смеялся шуткам столь же искренне. Был он добр, за его грубоватыми манерами проглядывалась щедрая душа, за что его все любили, хотя он был и строг.
Андрей был тенью Петра. С самого детства он обожал старшего брата, буквально смотрел ему в рот, повинуясь беспрекословно любым приказам Петра. Он был весьма недалек, если не сказать, что даже малость глуповат, но зато безотказен и беззлобен, что делало его удобным партнером во всех делах. Делал он все истово, самозабвенно, не задумываясь, зачем и почему: так надо! Иисус, понимая истинную цену Андрею, старался не поручать ему никаких самостоятельных дел: ведь заставь дурака Богу молиться, он себе и лоб расшибет!
Филипп был личностью незначительной. Иисус понимал, что он примкнул к нему лишь за компанию с братьями Зеведеевыми. Позови они его на рыбалку или девок пощекотать, он поперся бы с ними с той же радостью. Но парень он был, хоть и без царя в голове, но добродушный, покладистый и услужливый.
Иакова Иисус почитал за терпеливого и внимательного слушателя. Тот всегда по-собачьи преданно смотрел на Иисуса своими большими черно-вишневыми немного блудливыми глазищами. Был он, конечно, тоже при бороде, но росла она у него как-то клочьями, а жиденькие пейсы торчали во все стороны, создавая вокруг лица его бронзово-красный ореол. Как и большинство рыжих, Иаков был конопат предельно: шея, плечи, руки аж до самых пальцев были испещрены веснушками, которые были покрыты лохматыми, топырившимися волосами. Иаков никогда не задавал вопросов, но Иисусу казалось, что из пятерых он был более всех рассудителен и сообразителен. Впрочем, это суждение о нем могло быть и ошибочным, хотя не зря, наверное, говорят что слово — серебро, а молчание — золото.
Иоанн, младший из братьев Зеведеевых, был самым юным и почитал Иисуса за отца своего, ластился к нему как ребенок, и Иисус частенько разрешал ему возлежать у себя на груди, чем иногда вызывал неудовольствие остальных, принимавших эти взаимные ласки за проявление содомических наклонностей. Но уж если и думать можно было плохо о ком из них, так уж скорее об Иоанне. Он и с братом своим Иаковом иногда затевал довольно странные игры. Мальчик — а это был еще действительно почти мальчик, самый юный из них. Был весьма деликатного, можно сказать, даже девичьего сложения, с нежной шелковистой кожей, не тронутой, как у его брата, веснушками, но с такими же кудрявыми огненно-рыжими волосами, как у брата, с гладким юношеским лицом, на котором только легким намеком начал пробиваться светлый пушок над верхней губой.