— Не знаю, не знаю… — ответил задумчиво Иисус. — Лучше и не пытаться это понять или объяснить. Это как у брахманов, помнишь я рассказывал: разломишь смокву — найдешь зерно, разломишь зерно найдешь то «ничто», которое и есть начало всего. Это «ничто» — непознаваемо.
— Но какой смысл в Царствии Небесном, если там нет места для чувств, мыслей, общения? Чем такое Царствие Небесное для душ лучше, чем Кладбище Земное для тел человеческих? Если там нет развития, нет перемен, то это подобие смерти.
Они помолчали немного, а потом Иуда сказал:
— В конце концов, все это неважно. Главное помочь людям, дать им веру. Ты начал великое дело. Все мы беззаветно преданы той идее, которую ты проповедуешь. Но ведь ты понимаешь, что рано или поздно нас все равно затопчут, убьют незаметно, как обычных преступников… Ведь мы, и правда, преступили за многое: мы, как бельмо на глазу для всех этих фальшивых святош и лицемерных власть предержащих.
Почему я спросил тебя, боишься ли ты смерти? У нас нет иного выбора: либо жить, но проиграть, либо пожертвовать собой, но победить. Ты же сам говорил, что восхищаешься Сократом. А ведь он умер всего-навсего за свои идеи, мы же готовы отдать жизни за великую идею!
— Я уверен, что наша идея в конце концов победит, — ответствовал Иисус, — и разнесется по всему миру. Но я очень боюсь, что, победив, она встанет на службу власть предержащих. Не напрасна ли наша борьба?..
— А я верю, что придет время, — разгорячено и с нескрываемым волнением сказал Иуда, — когда наступит всеобщее равенство людей, когда все будут счастливыми, когда на самом деле все станут братьями. И может, созданная тобой религия разрастется, поглотит другие, трансформируется так, чтобы быть удобной для всех — белых, желтых, черных — да хоть зеленых, если зеленые люди где-то да существуют!
— Да, Иуда… Надо нам обо всем серьезно подумать, все решить… Ну, да ладно, пойдем спать. А то вон уже небо на Востоке стало светлеть. Может, во сне какая благодать приснится. И потом не зря говорят: утро вечера мудренее!
Они обнялись дружески похлопали друг друга по спинам и, кивнув друг другу «спокойной ночи», пошли на ночлег.
Уже занималась заря… Долго ли осталось им творить добро на этой земле? Что с ними станется завтра?
ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ
Однажды пришла из Вифании Мария Магдалина совершенно расстроенная, вся в слезах. На вопросы Иисуса, пытавшегося утешить ее, она сквозь рыдания сказала, что брат ее Лазарь тяжело болел и умер. Иисус расспросил ее, что случилось, и Мария рассказала, что последние дни мучился Лазарь тяжелейшими головными болями, отпаивали его какими-то целебными травами, которые принесла местная знахарка. Она же потом заговорила Лазаря, головная боль у него утихла, он стал уже улыбаться, но потом вдруг, когда знахарка, уходя, уже закрыла за собой дверь, вдруг ослабел, закатил глаза, учащенно задышал, а потом сник, и жизнь вылетела из него прочь…
Понял Иисус, что промедление смерти подобно: обладала, видимо, знахарка даром гипноза, успокоила она Лазаря, да не рассчитала, что слишком сильно было ее влияние на Лазаря! Надо срочно мчаться в Вифанию! Слезами горю не поможешь, да и горя-то еще нет: вот, не дай Бог, похоронят Лазаря, да закроют намертво могильным камнем вход в склеп-пещеру, вот тогда будет поздно. Даже если проснется Лазарь, ослабевший, он не сможет отвалить камень и останется только одно — тихая неизбежная смерть от истощения и жажды…
Сказал Иисус своим ученикам: «Пойду в Вифанию, воскрешу Лазаря, и тем восславлю еще раз имя Господне!» Вифания была близ Иерусалима, всего стадиях в пятнадцати, так что Иисус, за которым поспешала Мария Магдалина, уже примерно через час был в доме, где встретила его Марфа, сестра Лазаря и Марии. Много народу собралось из окрестных селений и даже из Иерусалима, чтобы утешить сестер в их безграничном горе. Оказалось, что Лазарь уже четыре дня находится в склепе. Нужно сказать, что порадовался Иисус, что не хоронят в Израиле в глубоких ямах, как делают люди на севере, и не относят в лес на съедение диким зверям, как это делают в Индии — тогда бы не сотворить чуда!
Не теряя времени, Иисус пошел к склепу и попросил нескольких мужчин отвалить тяжеленный камень от входа в пещеру. Могильным холодом и какими-то пряными запахами от мазей, которыми натирают тело покойников, повеяло из глубины пещеры.
Кто-то запричитал: «Четыре дни прошло… Чай, уже смердеть тело начало — эва дух какой спёртый…» (Оставим на ваше усмотрение, читатель, отчего может смердеть в пещере, вход в которую до погребения был открыт.)