Если изречения 103 и 105 осуждают родственные узы, а 104-е настаивает на обособлении духовной активности от иных сфер деятельности человека, то 108-е снова говорит о молитве и посте, о которых уже шла речь в 6-м и 15-м.
В 109-м автор возвращается к теме враждебности "мира" к человеку, узнавшему "отца и мать" (в духовном смысле), т. е. идущему путем гносиса.
Завершающие сочинение девять изречений как бы подводят итог сказанному ранее, они касаются большинства тем, в той или иной степени уже затронутых в апокрифе. Так, 110-е опять поднимает вопрос о единстве и разделенности (ср.: 4, 12, 28), 111-е снова заключено в форму притчи о "царствии" и, подобно предыдущим, посвящено избранным, которые следуют "знанию".
В изречении 112 оттеняется особый характер этого знания. Слова "Тот, кто напился из моих уст, станет как я" указывают на состояние, единое для Иисуса и его учеников.
В 113-м (автор и тут прибегает к притче) повествуется о "царствии" как о состоянии, достигаемом человеком. Это не тот, кто обладает тайным сокровищем (духовным началом) и не подозревает о нем, а тот, кто обнаруживает сокровище (т. е. осознает себя). Оно побуждает его к дальнейшей деятельности (духовной).
Отрицательное отношение к "миру" еще раз отразилось в изречении 114, содержащем призыв отказаться от богатства. Оно противопоставлено духовному сокровищу, о котором говорит изречение 113. Между 114-м и 115-м существует связь в "ключевом слове": "от мира" (114), "мир" (115).
И все от "мира", гласит изречение 115, ничто по сравнению с учениками Иисуса, достигшими состояния "царствия". Опять слышна тема жизни и смерти: "…и тот, кто живой от живого, не увидит смерти". В последний раз настойчиво проводится мысль: "Тот, кто нашел самого себя, – мир недостоин его".
За основной оппозицией "мир – царствие" идет другая – "душа – плоть" (ср. 116-е с 34-м "дух – тело" и 91-м: "душа – тело").
Обратившись к теме "царствия" прямо, а не в форме притчи (117), автор возвращает читателя к мысли, высказанной вначале (ср. 2), но тогда не до конца понятной. Теперь в конце евангелия она звучит яснее. Иисус говорит: "Оно не приходит, когда ожидают. Не скажут: Вот, здесь! – или: Вот, там! – Но царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его". Ответ Иисуса на вопрос учеников недвусмыслен: царствие принадлежит тем, "кто нашел самих себя", кто стал "духом живым" (118). В этом изречении говорится о том тождественном жизни духовном состоянии, которое не знает деления "мира" (ср.: 27 и 42). Достигнуть – значит вступить в "царствие небесное". Изречения 117 и 118 связаны "ключевым словом": "царствие" (117), "в царствие" (118).
После 118-го в рукописи стоит название сочинения – Евангелие от Фомы.
Итак, помимо очевидной общности представлений, помимо "ключевых слов", связывающих изречения, в апокрифе есть еще то, что можно обозначить как стилевое единство памятника. Это не только повторяющиеся художественные приемы, принцип оппозиции, с помощью которого изречения строятся и соединяются друг с другом, но и способ передачи смысла отдельных изречений через определенную их последовательность.
Хотя каждое из 118 изречений заслуживает более обстоятельного анализа, внешних параллелей, которые в литературе продолжают расти, изучение текста в его целостности – необходимая ступень для перехода к его исследованию под другим углом зрения.
При таком изучении рассеивается и первое недоумение по поводу того, почему евангелие было запрещено церковью. Несмотря на то что внешнее сходство с каноном велико и только немногие из массы изречений не имеют параллелей с новозаветными евангелиями, общая установка памятника неканоническая. Если в каноне, по словам А. Гарнака, дают знать о себе три идейные основы: учение о владычестве Бога, о любви к Богу и ближним, о прощении грехов {20}, то здесь их заменяет учение о едином духовном начале, о двух состояниях и о самопознании человека как о пути к спасению.
Тема избранничества сопряжена с идеей возможности преодолеть "мир" и достигнуть "царствия", открытой людям, которые несут духовное начало. Однако эту возможность реализуют лишь немногие.
Иисус в Евангелии от Фомы обрисован иначе, чем у синоптиков или Иоанна. Нет подробностей, касающихся его жизни и смерти на кресте, совсем не чувствуется историзирующая тенденция, столь сильная в каноне. Вместо того образно переданы основы учения. Путь спасения мыслится здесь как путь поисков, путь познания особого рода, ориентированного на экстаз, а не на логическое мышление. Настроить человека на это – одна из целей евангелия.