Мужчины в нашем роду искони подчиняли свои страсти жестокому расчету, ведь повсюду ведомо: труднее всего подавить жажду власти и жажду любви; именно поэтому наша родовая эмблема, червленый круглый щит, тисненный на пергаменте, ценится на вес золота во всем цивилизованном мире, где сыщется хотя бы один иудейский банкир. А где их нет? И посему, страдая от любовного недуга, но не поддаваясь отчаянию, упорно искал разумного способа вернуть Марию.
13. Лишь два пути, по здравом размышлении, могли привести к желанной цели: низвести властителя ее души, лишив его ореола избранности, до обычного смертного или обратить его влияние себе в выгоду. В такой последовательности и начал я действовать.
У любого, даже великого человека есть своя тайна, раскрой ее, и человек станет заурядным; коли повезет найти какую-нибудь слабинку и умело сыграть на ней - опять-таки великий станет малым. Геракла погубило безумие, Ахилла уязвимая пята, иудейский герой Самсон лишился сил, когда Далила обстригла ему волосы. Слабость Иисуса могла крыться в его прошлом - недаром он избегал отчих краев: верно, было что скрывать. Никто без серьезных поводов не отрекается (во всяком случае, у нас) от семьи и родичей. А община Иисусова всегда блуждала вдалеке от его родных мест, правда, отдаленных от озера более чем на двадцать римских миль, а с другой стороны, посуди сам, не столь уж дальних - коли есть желание побывать у своих.
Догадки нуждались в подтверждении на месте, и я не медля собрался в путь. Ныне не упомню название селеньица; люди довольствовались там одним колодезем, зато, конечно же, мы держали в местечке постоянного торгового агента, ведавшего скупкой и продажей разных товаров. После Иудейской войны от селеньица осталось всего несколько домов да тот самый колодезь, но недавно до меня доползли вести - местечко возродилось и вполне благоденствует.
14. Сбросив пенулу и дорожную суму, я снова стал прокуристом торгового дома и замешкался несколько, скрупулезно проверяя дела конторы. Наш агент вызнал о семействе Иисуса всю подноготную. Семейство не занималось ни землепашеством, ни торговлей. Братья Иисуса владели мизерным земельным наделом и перебивались огородничеством. Зерно покупали у нас в количествах, не заслуживающих упоминания.
Трое старших братьев, Иаков, Иосиф и Симон, и почти уже взрослые их внуки состоятельностью не отличались, ставили дома и амбары за поденную плату. Четвертый брат, именем Иуда, плотничал, держал мастерскую и преуспевал. Мать, старушка преклонных лет, но весьма бодрая, жила у Иуды.
Отец моего торгового агента хорошо помнил ее мужа Иосифа, сына Иакова. Иосифа прозвали Пантерой еще в пору войн с набатеями, в войске, где он сооружал стенобитные машины. Немощный Иосиф (здоровье подорвал бивачной жизнью и военными трудами) женился поздно. Вскорости после рождения младшего сына, Иисуса, почил пятидесяти восьми лет от роду. Простой воин, Иосиф плохо знал родное наречие, ибо четверть века провел в саперном корпусе, где вполне обходились sit venia verbo {С позволения сказать (лат.).} военной латынью, наполовину состоявшей из галльских и германских словечек. Оттого-то на родине его и считали гоим, чужеземцем, но Менасс, отец моего агента, уверял, что это пустые злоречивые толки, а Иосиф-коренной галилеянин.
15. Собрать информацию об Иисусе оказалось проще простого: братья отзывались о нем с неприязнью, многое порассказали и другие селяне, знавшие учителя в детстве. У Марии, его матери, почти ничего разузнать не удалось. "Господин мой, - ответила Мария, - Иисус хороший сынок, да вот только где он? Ходит по свету, и не чаю, увидят ли его когда мои старые глаза".
Тут вернулся Иуда и велел матери идти в дом. Я почувствовал его враждебность и не хотел пускаться в словопрения со спесивцем, уже ранее объявившим: его, дескать, ничуть не касаются делишки братца, коли натворил чего плохого, а с ним всякое может статься, пусть сам и расхлебывает. "Не летать верблюду в поднебесье, этот полоумный еще накличет на себя беду", заключил он тираду.
Я поинтересовался у Герцона, агента, отчего столь недоброжелательны братья к Иисусу. Тут-то он и рассказал всю историю.
Года два тому пришел Иисус к родичам со своими учениками, но еще прежде слухи о том, что подался в пророки и чудотворцы, ходили по селению. Никто поначалу не верил россказням, порешили - обыкновенный-де богомольный маньяк; и то сказать - плотник, не способный толком и бревно обтесать под кровлю! Селяне посмеивались: коль дерево его не слушается, каких уж там демонов укрощать. Однако все любопытствовали: а ежели на что и способен... Посему, когда однажды днем Иисус пришел в селение, встретили его с почтением, как и надлежит встретить человека после долгого отсутствия, хоть и своего, да прибывшего гостем, который, несомненно, скоро покинет отчий дом. На следующий день приходился шаббат, и все складывалось как нельзя лучше.
16. Здесь прерву рассказ Герцона и поясню тебе смысл последних слов. У иудеев существует стародавний обычай праздновать каждый седьмой день в память того, что бог, сотворив мир за шесть дней, на седьмой, в шаббат, отдыхал от трудов. Обычай связан наверняка с лунным циклом и вавилонским календарем, однако сама мысль ритмического празднования седьмого дня несомненно иудейская и неизвестна другим народам. Отвлекаясь от чисто религиозного смысла, в таком свычае заложена глубокая и гуманная мудрость: в седьмой день строго запрещается любая работа, отдыхают и люди и животные. За осквернение шаббата некогда грозила смертная кара, и доселе нарушение запрета на тридцать девять видов работ считается тяжким прегрешением.
17. В шаббат, посвященный богу, все мужчины собираются в прозеухе для ритуальных молебствий. Прозеухе - не святилище в римском понимании, а лишь собрание; для молебствий нередко отводится публичное строение или чье-нибудь жилье, ежели число верующих невелико.
Здешняя прозеухе, ныне все чаще именуемая синагогой, занимала строение для такого небольшого селения довольно внушительное - трехнефовую базилику с одним порталом и апсидой. Нефы разделены греческими колоннами. Напротив входа в апсиде - святая святых, в ней ковчег, называемый тебуха. В ковчеге, обернутые в дорогие ткани, священные свитки Писания. Сверху Закон, или Пятикнижие Моисеево, под ним Книги Пророков. Поодаль от ниши кафедра, а вдоль стен каменные сиденья для местных старейшин и людей владетельных. Стены ничем не украшены, единственное убранство - семисвещники на двух мраморных абаках.
Правление синагоги состояло из трех особ: старейшины, хазана и кантора. Первая должность, разумеется, скорее почетна. Хазан соблюдал ритуальную очередность, исполняя роль как бы распорядителя, и имел свое место близ кафедры. Он же вынимал из ковчега священные свитки и вручал их избранному для чтения. По обычаю назначали человека, ученого в Писании, то есть посвятившего жизнь изучению Торы, или Закона, под опекой повсеместно признанного раввина. В небольших селениях, где людей образованных маловато, читали самоучки, поднаторевшие в обрядовой практике; пройдя заштатную школу под рукой какого-нибудь раввина, они, столь прилежно корпевшие над книгами, пользовались некоторым авторитетом. Этой-то должности домогался Иуда - по всей видимости, религиозность глубоко укоренилась в семействе Иисуса.
Функции кантора ограничивались ритуальным пением; кроме безукоснительного знания обрядов, кантору подобало владеть правильным выговором и хорошим голосом. Безупречная репутация и внешняя представительность - непременные требования для всех троих: человек увечный, слабоумный или из скомпрометированной семьи не мог отправлять ни одной из должностей. Разве что был первейшим богатеем.
18. Субботнее богослужение начиналось совместным чтением шемы - символа веры:
Господь, Бог наш,
Господь един есть.
И люби Господа, Бога твоего,
всем сердцем твоим,