— Мой конверт, — сказал он. — Мой конверт…
— С ним все в порядке.
— Он здесь.
Ему вложили что-то в руки. Лео оттащили в тень и стали задавать ему вопросы, словно это был настоящий допрос. Где он живет? Он не гражданин Израиля? Немец? Говорит ли он по-английски? А номер телефона у него есть? Ему нужна медицинская помощь? Как он себя чувствует? Кто-то всучил ему стакан воды — кто-то великодушный, друг, который доверяет тебе, когда остальные оскорбляют, друг, который утешает тебя, пока остальные идут на тебя войной. Прямо над собой Лео видел чье-то лицо: борода, усы, Темные глаза. Все в порядке? Обморок, да? Врач не нужен? Может, надо кому-то позвонить? Кто-нибудь нужен?
— Мне нужна Мэделин.
— Где она?
— Это ваша супруга?
— Она где-то здесь?
— Она умерла.
Позже он сидел в маленьком темном баре, где, помимо него, находилось три-четыре апатичных клиента. За дверью бара стояли двое солдат. Полицейский — представитель арабских органов правопорядка — не сводил с него глаз.
— Со мной все в порядке, — сказал Лео, прижимая конверт к груди. — Со мной все в порядке.
— Врач уже в пути.
— Со мной все в порядке.
— Это все из-за солнца. Вы, американцы, не привыкли к такой жаре. Здесь, на большой высоте, воздух разрежен.
— Со мной все в порядке. — Лео встал, и на этот раз никто не предпринял попытки его удержать. Посетители взирали безучастно. — Со мной все в порядке. — Фоном звучала песенка из радиоприемника, та самая проклятая песенка.
— С вами все в порядке? — спросил полицейский.
— Да, в порядке. Только голова побаливает. Я хочу домой.
— Ну, возьмите такси.
— Да, такси…
Лео вышел из бара на узкую площадку перед воротами. Ворота он узнал: это были Овечьи ворота, возле которых приносили в жертву овец, тысячи овец, сотни тысяч овец, и по камням стекала кровь, и всюду пахло кровью и паленым мясом. Ворота Святого Стефания, откуда первых мучеников выводили на верную гибель под градом камней, а Савл просто смотрел на них и ни разу не вмешался. Ворота Девы Марии. Львиные ворота. Столько названий для одной дыры в стене…
Лео стоял у ворот, окидывая взором долину Кидрон, прижимал конверт к груди. Сердце его бешено стучало. Интересно, подумал он, а может, я умираю? Склоны холма были усеяны могилами, белые надгробия напоминали не то зубы, не то жемчуг. И пыльный «мерседес» — его такси — ехал в гору, ехал к нему.
16
Обычный день в мире текстового анализа, если, конечно, не учитывать граффити на стенах Библейского центра, призывы к покаянию, проклятия и кучку протестующих на тротуаре. Дети Бога. Это были уже другие люди, но выглядели они точно так же, как и их предшественники, эти блюстители истинной веры: четверо или пятеро взрослых, облаченных в оливковую ханжескую униформу фанатиков. Напротив них стоял привычный фургон охраны. После первого дня демонстраций полицейские убрали оттуда своего человека. Правительство решило, что на земле израильской существуют более важные проблемы, чем грызня по поводу истоков христианства. Всемирному библейскому центру придется самому обеспечивать свою безопасность.
Когда за воротами показался Лео, протестующие заметно оживились. Они его знали. Они знали, что это он озвучил слова, написанные в свитке Иуды, что это он — провидец из Книги Откровения. «Взгляните на Зверя», — призывал один из их плакатов. На другом были выведены цифры 6–6 — 6. Они начали петь псалом:
Лео поднялся по лестнице к главному входу Библейского центра. «Зверь! — кричали ему в спину. — Зверь!»
Или это было слово «верь»?
Человек в стеклянной кабинке сразу за дверью кивнул ему. «Asalamu aleikum», — сказал человек. Да пребудет с тобой мир. В сложившихся обстоятельствах выражение это казалось несколько ироничным. Лео повернул и зашагал по коридору к архивному отделу с его знаками «Вход воспрещен» и предупреждениями насчет сигнализации и охраны Безгубая пасть поглотила его карточку и, пожевав, сплюнула, сопровождая плевок механическим щелчком.
Массивные двери захлопнулись у Лео за спиной. В архиве царила тишина. Песни с улицы — молитвы, наложенные на нечеткий ритм, — туда не доносились. Внутренний шум здания там тоже не был слышен. Лишь тихое жужжание кондиционеров, лишь грузная неподвижность двойных стекол и огнеупорных дверей. Согласно электронным часам на стене, было без одной минуты шесть. Его собственные часы — старомодные, механические, подарок Мэделин — стояли у клавиатуры и противоречили электронному исчислению: без восьми шесть. Carpe diem, увещевали они.