Выбрать главу

— Какое вам дело до того, с кем миссис Брюэр занималась любовью перед смертью?!

— Она совершила половой акт с вами, мистер Ньюман?

— С мужем. Почему не с мужем?

— Мистер Ньюман, не могли бы вы ответить на мой вопрос?

— Почему вас это интересует?

— Потому что женщина мертва, мистер Ньюман. Женщина мертва, а моя работа — расследовать, как она умерла и по какой причине.

— Вы думаете, я мог ее убить? Вздор! Вы думаете, я ее убил?!

— Я пока еще ничего не думаю. У этой женщины была семья. Возможно, у этой женщины также был любовник. Эта женщина могла угрожать кому-то из своего окружения. Эта женщина мертва. Она могла упасть, могла спрыгнуть, ее могли толкнуть. Ее могли даже убить ударом по голове, а потом уже столкнуть с крыши. Ни один из этих вариантов не исключен. Некоторые более вероятны, некоторые менее, но один из них точно имел место. Моя задача заключается в том, чтобы определить, какой из вариантов соответствует истине.

— Эта женщина неоднократно пыталась покончить с собой, — сказал Лео.

Следователь улыбнулась, как будто подобные сведения подтверждали его вину.

— Вы об этом знали, мистер Ньюман?

— Мне об этом сообщил ее муж. Сегодня утром.

— Но знали ли вы об этом прежде? Ваша близкая подруга не рассказывала вам о своем… психическом расстройстве?

— Нет.

— А вы ни о чем не подозревали?

— Она была очень переменчива… Ничего особенного я не замечал.

Следователь кивнула.

— А теперь вы, может быть, ответите наконец на мой вопрос: вступали ли вы в то утро в половую связь с миссис Брюэр?

— А что же ее муж?! — повторил Лео. Он практически выкрикнул это. Когда он повысил голос, следователь взглянула на него и скупо ухмыльнулась: она привыкла к тому, что мужчины орут на нее, и научилась извлекать из этого выгоду.

— Он утверждает, что не жил половой жизнью со своей супругой два последних месяца, — сказала она.

Лео Ньюман замолчал. Клавиши перестали стучать, ожидая его ответа. Следователь с деланным вниманием уставилась в отчет патологоанатома, как будто могла обнаружить там какую-либо незначительную деталь, ранее упущенную.

— Да, — тихо произнес он. — Да, вступали.

Молниеносный взгляд.

— Она давала на это согласие?

— Иными словами, изнасиловал ли я ее, сбросил ли ее тело с крыши, перед тем как поехать в аэропорт? Полный абсурд.

— Я имела в виду лишь то, что спросила. Она добровольно вступила с вами в половую связь?

Лео снова умолк и закрыл глаза. В исповедальне можно закрыть глаза, и никто этого не заметит. Но сейчас следователь наблюдала за ним и по-своему трактовала каждый его поступок. Он закрыл глаза — и Мэделин коснулась его лица, как будто нащупывала его во мраке церкви Сан-Крисогоно.

— Да, она была согласна. Она-то этого хотела.

— То есть вы этого не хотели?

— Вы не так меня поняли. У нас был роман. Непростые отношения, в двух словах не расскажешь.

— Но вы хотели завершения этого романа?

— Возможно. Не знаю. — Он оглянулся, точно в поиска ответа, как будто ответы и объяснения могли лежать где-то в этом тесном, захламленном кабинете. В некотором смысле так оно и было: в десятках светло-желтых папок содержались правдивые ответы, полуправда и ложь чистой воды; правда, только правда и все, что угодно, кроме правды «А что такое правда?» — вопрошал Пилат. Греческое слово aletheia. — Я не знаю, — повторил Лео. — Тогда я думал, что да, возможно, я хочу завершения этого романа… А сейчас… — Голос его дрогнул. Что-то словно поглотило его некая ужасающая волна эмоций, на секунду вышедшая из-под контроля. Лео покачал головой, пытаясь избавиться от наваждения. В глазах щипало, сердце бешено колотилось, на лбу выступил пот. Ему хотелось сглотнуть, но мешал стоявший в горле ком. Возможно, все эти телесные проявления лишний раз доказывали его вину. Возможно, они указывали на то, что он все-таки убил Мэделин.

Следователь кивнула, как будто ей все стало понятно. Она попросила принести воды и пластиковый стаканчик, подождала, пока Ньюман выпьет. Затем продолжила:

— Вы совершили половой акт с потерпевшей, затем убили ее и выбросили тело на улицу позади палаццо, а потом отправились в аэропорт. Так?

Какая-то часть его — маленькая, незначительная — наблюдала за всем этим со стороны и понимала, что он должен засмеяться. Это была шутка — возмутительная, грубая, абсурдная шутка. Он должен был покатиться со смеху, захохотать до слез, описаться. Должен был надорвать животик. Но вместо этого Лео лишь покачал головой. Конечно, он плакал — но это не были слезы веселья. Сквозь пелену он видел свою мучительницу, как будто она была написана акварелью, но картина оказалась под дождем.