Вот почему Аэроплан Леонидович не бежал, а как бы парил, впервые в жизни оправдывая свое летное имя. Не считая того случая, когда он в районе 2-й Новоостанкинской улицы спикировал в яму и врезался головой в торчавший там бордюрный камень. Бежать и ощущать парение было все легче и даже все приятнее. Если бы знал, как его заклятому врагу Ивану Где-то каждая ступенька по пути в чистилище давалась труднее предыдущей, то посчитал бы себя самым счастливым человеком! Не знал также, что Ивану Где-то уготована судьба некоего славянского дервиша со всеми вытекающими кошмарными последствиями. Если бы ему стало это известно, познал бы верх черного блаженства — такая вот была у него нынче агрессивно-прогрессивная программа и конструкция.
Поскольку бежал по улице не в спортивной одежде, а в темно-сером, хотя и изрядно помятом костюме, то у прохожих неизбежно закрадывалась мысль: он знает, где дают. Бежит явно с целью занять очередь. Ведь как только войска начали входить в город, люди ринулись в магазины запасаться продуктами. Ждали, как халяву, от ЦК КПСС и Советского правительства «светлое будущее», а вот в то, что они способны, случись что, обеспечить население хотя бы солью и спичками, так и не поверили. Поэтому инстинкт магазинных охотников, благоприобретенный в ХХ веке, велел прохожим следовать за героем героев — иначе не достанется. Он так убедительно бежал, что за ним увязался даже хромой старик, похожий на хромого актера, но не с гусем в руках, а с безобразно брюхатой таксой на поводке.
— Возьмем дело демократии в свои руки! — кричал Аэроплан Леонидович, а его последователи привычно думали, что демократию будут давать только в одни руки. И все-таки им было и непонятно, как будут давать демократию — сколько лет талдычили про нее, а что это такое, так и не узнали. Танки уже на улицах, а где демократия? Или это одно и то же? Кто-то вместо «дело» услышал «тело»… «Отстоим!» — кричал лидер гонки, и это было понятнее и привычнее: всю жизнь стояли, почему же еще не отстоять еще час или два? Но когда Аэроплан Леонидович заорал: «Не дадим!», выстроившаяся за ним очередь вздохнула облегченно и прибавила ходу. И даже хромой актер обрел как бы второе дыхание — зачастил стучать своей палкой. Ведь не дадим — для нас самое святое.
Как ни странно, однако герой героев со своей командой прибежал к Дому Советов, который при очередном приступе янкофилии называли уже Белым домом, далеко не первым. Тут с утра пораньше вовсю митинговали. Те, кто с ним прибежал, смотрели на него теперь, словно поляки на Сусанина, и стали подозревать во весь голос, что он, гад, кормится в Верховном Совете, поэтому и дал сюда стрекача. Потому-то и орал, мол, никому свою демократическую пайку никогда и никому не отдаст.
Аэроплан Леонидович с неприступным выражением лица, по которому можно было сразу определить большого начальника, прошел мимо охраны, поднялся в кабинет вице-президента и, представившись сопредседателем межанальной группы, принял деятельное участие в очередном совещании. Никто не заметил ничего странного в его словах, более того, в считанные минуты все стали считать его приближенным к самому ВИПу. Если нужен был генерал Кочеть или генерал Кобелкин, то Аэроплан Леонидович быстрее всех находил их в этой кутерьме. Он так же возглавил направление, которое на военном жаргоне называлось «разложение войск противника». Денег на это никто не жалел, ни российские власти, ни братва — и по тревоге были поднята сотня секс-террористок с улицы Горького, брошена на танкистов и мотострелков в центральной части Москвы.
Со всей Москвы к Белому дому сбежались не только разные интеллигенты да младшие научные сотрудники, которым до смерти надоело получать ежемесячно аванс и зарплату. Но и нарождающийся так называемый средний класс, в том числе такие, как Гриша Ямщиков — бывший эмэнэс НИИ тонких бездоходных технологий Минтрямтрямнибумбума, выросший в рекордно короткий срок из алкаша-попрошайки в рэкетиры и бандитские авторитеты. В виду исключительно сложной обстановки он велел тем, кто находился под его «крышей», завалить закуской и залить выпивкой защитников демократии. Он очень опасался, что придет конец вольнице для братвы, и поэтому приказал всем потрошителям и киллерам стоять тут насмерть. Не случайно один из тех деятелей, кто принимал участие в подтасовке результатов одного судьбоносного для страны голосования и сам же признавался в этом перед миллионами соотечественников, назовет все, что произошло возле Белого дома, криминальной революцией. А в качестве логотипа этой революции средства массовой информации всего мира передавали снимок изрядно знаменитого музыканта с автоматом в руках, который дали ему подержать перед телекамерами.
А пока Около-Бричко, которого все тут почему-то называли господином Арнольдом, как и тысячи других доброхотов, предпринимал все меры к тому, чтобы министерства и ведомства, органы управления и коллективы предприятий не поддержали гэкачепистов. В Белом доме представляли мировому общественному мнению события в России как начало всемирного апокалипсиса, а в Кремле и на Лубянке в страхе перед мнением Запада решились на пресс-конференцию, на которой продемонстрировали неуемный тремор дланей, путанные и неадекватные ответы. Всем стало ясно: эти бездари проиграли.
Аэроплан Леонидович смотрел пресс-конференцию по телевизору в машине мистера Даниэля Гринспена, который рекомендовал корреспондентам CNN взять интервью у мистера Около-Бричко. Аэроплан Леонидович сам был поражен, насколько легко и свободно владел английским языком в американском варианте. Не говоря уж о мистере Гринспене, у которого вообще глаза полезли на лоб:
— Мистер Около-Бричко, я и не подозревал, что вы так владеете нашим языком! Вы великолепно ответили на вопросы по поводу этой дурацкой пресс-конференции путчистов! Но нельзя ли спросить, как вы сумели так овладеть американским английским? — не мог успокоиться мистер Гринспен, опять подозревая в нем агента КГБ.
— Во сне. Анкл Бэнс научил, — ответ как бы сам собой исторгся из его уст.
Мистер Гринспен захохотал, оценив юмор великого русского писателя.
Сбитый с толку Гриша Ямщиков, который пил по-черному с утра и ни капли не захмелел, подошел Аэроплану Леонидовичу и уважительно взял его за локоть:
— Послушай, господин Арнольд, а ты не сын Аэроплана Леонидовича, с которым я упирался в одном НИ-НИ?
— Гриша, — очень проникновенно начали отвечать ему, — так ты, значит, своих уже не узнаешь? Я и есть Аэроплан Леонидович Около-Бричко собственной персоной.
— Ты?! — Гришу пригнуло к земле ошеломление. — Но выглядишь лет на сорок, не больше!
— Чистить организм от шлаков надо вовремя, так-то, дорогой. Дать поносить десятку до зарплаты? — спросил Аэроплан Леонидович, напоминая Грише его институтскую привычку занимать деньги не до зарплаты, а на освежение пасти, то есть на похмелку.
— Ну, ты даешь, — замотал головой Гриша, а потом взъерошился: — Насчет десятки совсем зря, хочешь, дам десять тысяч зеленых без отдачи, а?
— Не будем считаться, — поднял руку Аэроплан Леонидович, властно прекращая словопрения. — Кстати, мистер Гринспен, позвольте познакомить вас с ярким представителем нашего среднего класса, активным и стойким, не взирая ни на какие дозы, защитником демократии Григорием Ямщиковым…
— О, очень приятно, мистер Ямщиков, я работаю в посольстве Соединенных Штатов, — бормотал мистер Гринспен, а сам думал: «Кличка — «Господин Арнольд»?! Мистер Около-Бричко пригрозил десяткой, то есть десятью годами лагерей мистеру Ямщикову за раскрытие его псевдонима? А мистер Ямщиков в свою очередь пригрозил тому десятью тысячами зеленых, причем без отдачи. Чтобы это значило бы — без отдачи? Десять тысяч зеленых — это, должно быть, лесоповал в Сибири. Но как это: без отдачи?»
— Мистер Около-Бричко, мистер Ямщиков, может быть, вы желаете перекусить в ресторане? — предложил американец.