— Занят. У меня селекторное совещание.
Эта фраза окончательно сразила шарашенский бомонд, вздымая в их душах священный трепет причастности к самой истории, которая будет твориться всего в нескольких метрах отсюда, за дубовой дверью.
Декрет Висусальевич, довольный тем, какое он произвел впечатление на подчиненных, включил на небольшую громкость радио и жадно вслушивался в обращение. Мысли ГКЧП ему нравились, и он так думал, хотя в пошатнувшееся здоровье генерального президента совсем не поверил, поскольку был убежден, что все болтуны страдают лишь одной болезнью — недержанием речи.
Насчет селекторного совещания ляпнул наобум, но напророчил — позвонил президент губернии и спросил, как он относится к созданию ГКЧП и к его обращению.
— Да я ничего толком пока не понял. Слушаю радио — вот, — ушел он от прямого ответа.
— А поддерживать ГКЧП думаешь? — спросил губернский президент.
— Команду дадите — поддержим кого угодно — вам! — выпалил Грыбовик.
— А если команду не дадим? Тогда как?
— Никак, — отрезал Грыбовик, а потом, чтобы смягчить ответ, добавил со смешком. — Мы люди маленькие, колебаемся вместях с генеральной линией. А иначе — как?..
Не успел положить трубку, как снова звонок из губернии — на этот раз от депутата Верховного Совета, бывшего сокурсника по мелиоративному техникуму, а ныне господина Бундовца.
— Грыбовик, не вздумай поддерживать ГКЧП! Слушай сюда — это государственный переворот! Пятнистый здоров как одесский амбал! ГКЧП ни одна из цивилизованных стран не поддержит. Мы можем оказаться в международной изоляции, снова за железным занавесом!
— Давид, Давид, ну Давид, да расскажи толком, что в верхах, а?
Однако парламентарий не слушал его и напоследок пригрозил:
— Мы власть не отдадим! Декрет, не вздумай! Посадим в тюрьму не только ГКЧП, но и всех пособников! Нас поддерживает все цивилизованное человечество!
«Хорошо господину Бундовцу — он со всем цивилизованным человечеством на «ты». А тут не знаешь, что выкинут не только Большие Синяки, но и лендлорд товарищ Ширепшенкин — вот! Свернуть весь Шарашенск в бараний рог можно, уменья тут не занимать, но на чью сторону рога закручивать — вот вопрос! Как тут не обмишулиться — нетрудовые доходы, нетрудовые доходы, все время талдычили, а бой им дали и что же? Да по мозгам же — нам!» — хмурил мощные брови Декрет Висусальевич.
В кабинет ворвался архитектор Собакер — вместе с помощницей, повисшей у него на рукаве. Строгий взгляд из-под бровей никак не подействовал на него, и Грыбовик дал знак помощнице отставить их вдвоем.
— От имени всей шарашенской интеллигенции, товарищ Грыбовик, от имени всей интеллигенции, — задыхался от накопившихся слов архитектор. — Бандерлоги готовятся к провозглашению независимости!
— А при чем здесь — мы? — грубо перебил его Декрет Висусальевич.
— Как — при чем?! На территории нашего уезда в древности жили два племени — ошарашей и ишеварнадов. Древние арии!
— Из какой оперы? «Лебединого озера» мало — тебе?
— Да нет же, это древние арийские племена.
— Фашисты что ли?
— Никакие они не фашисты, но свастикой вышивали.
— Чего нам сегодня не хватает, так это свастикой вышивать — вот!
— Да я не об этом, Декрет Висусальевич!
— А об чем?
— О том, что нам надо собрать курултай и провозгласить на нем суверенитет и государственную независимость республики Ошараш-Ишеварнад-кувырк! Я ведь Нью-Шарашенск проектировал с прицелом на столичное будущее. Вместе с другими представителями творческой интеллигенции герб, гимн и государственный флаг проработал. Мы полгубернии отхватим, а вас провозгласим великим шамхалом ошарашей и ишеварнадов. Время нельзя терять, великий шамхал!
— А это что такое — шамхал?
— В переводе с древнеошарашенского — повелитель и великий отец.
«А не лучше ли в подобной ситуации оставаться бездетным? — услышал предостерегающий голос Кристины Элитовны. — Как бы алименты потом не платить…»
— А курултай зачем?
— Так это же съезд.
— Извини, Собакер, но ты еще говорил — кувырк.
— Кувырк — в переводе «земля». Если говорить точно, то не шамхал будет, а ошамхал, соответственно — Ошараш-Ишеварнад-окувырк. Это тот же русский язык, но каждое слово начинается с букв «о» для ошарашского языка. А если желаете на шеварнаде говорить — надо впереди ставить букву «и»: Ишараш-Ишеварнад-икувырк.
— Как ловко и как просто — смотри-ка! Оа оверы окакой оэти осамые ошараши ии ишеварнады? — Грыбовик незамедлительно продемонстрировал глубокое знание новых суверенных государственных языков и засмеялся от этого фокуса.
— В среде интеллигенции есть две концепции. Одни считают их последовательными солнцепоклонниками, а другие — огнепоклонниками.
— Ов осмысле оогненной оводы?
— Нет. Они употребляли исключительно бузу. Точнее — обузу, извините. Жевали пшено, плевали в общий котел, потом оно бродило и его пили. Укрепляли таким образом родственные узы среди соплеменников.
«Разыгрывает, подлец! Не умник ли наш, нынешний московский министр, Владимир Николаевич Хванчкара, подговорил? Разыграть, осмеять и сместить? Не на мякине подлавливают, а на жеваном пшене?» — повеяло холодком в душе Декрета Висусальевича от подозрения.
— Хм… А ты мне тут ничего не набузил, а? — спросил он и пристально посмотрел Собакеру в глаза, словно хотел взглядом ввинтиться в его зрачки.
Редко кто выдерживал такое испытание, но Собакер не отвел взгляда и воскликнул:
— Как можно, Декрет Висусальевич! Такой исключительно исторический момент! Если мы его не используем, нам никогда не простят потомки. Так даете добро на окурултай, на оверховного ошамхала Ошараш-Ошеварнад-окувырк? Или на иверховного ишамхала Ишараш-Ишеварнад-икувырк?
Декрет Висусальевич, выигрывая время для обдумывания ответа, встал и пошел вокруг стола, сцепив руки сзади. «Вот что значит творческая интеллигенция — ну все тебе знает! Раскопали древних ариев — вот! — рассуждал Грыбовик. — Если не разыгрывает подлец, то быть верховным ошамхалом, должно быть, получше, чем уездным начальником. Членство в Организации Объединенных Наций — это хорошо, но одних послов две сотни взять — где? Сразу окувырк? А армия, полиция, секретные службы, а золотой запас где взять? И тут - икувырк? Стоп: а с чего это наш Молчи-Молчи оружие милицейское опечатал? Прознал что-то про Ошараш-окувырк? Ну и ну!»
— У нас, дорогой Собакер, что? — демократия. На полную катушку, а иначе — как? То-то. Любой вопрос готовить надо. Тем более при демократии. Как положено. Имеешь мнение — предлагай, на бюро обсудим. Но готовить вопрос надо, а не с бухты-барахты — чтобы окувырк не получился. Вернее, чтоб получился… Запутал меня вконец — ты! — Грыбовик наклонился над пультом, спросил помощницу. — Ширепшенкин прибыл?
— Здесь, — ответила помощница.
— Давай, — велел он, и почувствовал, как сердце у него от неожиданной догадки стало торчком: а Ширепшенкин — фамилия не из тех ли времен, когда пшено жевали? Он не раз задумывался: почему у этого Пшенкина необычная приставка — Шире? Может, предки его были Жевапшенкины, но решили расширить круг жующих пшено и плюющих в общий котел? Или расширил площади посевов проса для получения древнего национального напитка? Что-то тут не так. Сам Ширепшенкин знает наверняка происхождение своей фамилии, знает и о своих предках, которые, чего доброго, были ошамхалами — и молчит! А Собакин — что это за фамилия? Только и годится что в переделку на Собакера. Да и фамилия Грыбовик ничем не лучше.
Когда в дверях столкнулись Собакер с прокурором, то ТКЗНП взял архитектора за воротник и спросил уездного начальника:
— Посадить?
— КПЗ опустело у тебя, да? Побереги свободные места, побереги. Отпусти воротник, пусть работает. Ширепшенкин, заходи, заходи!
Нынешний Ширепшенкин ему не понравился: небрит, в помятом костюме и несвежей сорочке. Молчал, не благодарил за внезапное освобождение, а это означало, что он потерял способность под взглядом начальства уменьшаться. Раньше как было — посмотришь, а Ширепшенкин уменьшился в два, четыре, шестнадцать раз, в виде пыли готов был лечь перед начальством, а теперь? Не кровь ли предка-ошамхала взыграла? Более того, он, видимо, в КПЗ еще и своим мнением обзавелся — а страшнее всего именно это! Если так, то какой же смысл оставлять его в шарашенских лендлордах? Может, в пэры его по животноводству, пусть коровам хвосты покрутит новоявленный умник?