Он догадывался, кем был лысый темнушник.
Уже подлетая к Фестунг, столице Рейха, Джон подумал, как будет воспринят его визит в это время года. Как компромисс, примиренчество и моральная сдача, так это назовут радикальные антиимперские СМИ в Республике, дома. Было четвёртое мая по старосоюзному календарю - канун дня Победы, большого праздника в Рейхе. Имперцы три дня будут пить пиво, водку, жарить сосиски и поминать павших. Республиканцы праздновали восьмого, на целых четыре дня позже. Учитывая, что процесс Джоанны инициировали в угоду Альберту Ланге и сам он выступил там свидетелем обвинения, появление Риттера ко дню Победы на Фестунг будет выглядеть как признание некой вины или даже отказ от сестры.
Он никогда не подстраивался под фальшь момента.
Пространство вокруг Фестунг пестрело кораблями. Неуклюжие крейсера ещё старосоюзных времён - эпохи до долгой гражданской войны, когда Рейх, Республика и ещё ряд меньших стран составляли одно огромное государство - степенно плыли в дежурных формациях на самых дальних орбитах. Они охраняли столицу. С её поверхности поднималось и на неё опускалось, словно роение пчёл вокруг улья, великое множество кораблей самых разных моделей: помимо масс транспорта, обычных для всякого развитого мира, в столицу Рейха на праздник прибыла целая флотилия досужих имперских граждан и иностранцев.
Джон подал посольский сигнал военных времён - у него не было новых кодов - и ждал эскорта. Его небольшой корабль должны были препроводить на космодром дворца.
Адмирал Ланге встретил его в смотровом павильоне, сидя в кресле и сжимая ручку трости. Всё тот же - крепко сбитый, коренастый и давно уже совсем седой. Трость была с секретом - в шафте скрывался клинок. Альберт Ланге неплохо с ним управлялся. Ходить без трости ему было трудно после ранений. Когда гость вошёл, адмирал поднялся навстречу, и на его лице отразилась боль, которую он тут же спрятал.
- Риттер, - Ланге помедлил, прежде чем подать ему руку, но всё-таки это сделал. Они когда-то были врагами, однако двенадцать лет назад стали союзниками в войне против захватчиков-уан, войне, которая стала Войной с большой буквы. Когда Джон овдовел, штатсшеф Рейха прислал ему соболезнования. В набранном от руки сообщении не было ни следа злорадства. Ланге нравился Джону; магистр сострадал старому адмиралу столько лет, сколько знал его. В другой судьбе и жизни они бы могли стать друзьями.
Не теперь.
- Добрый день, адмирал.
Ланге не спросил его, в чём дело. Значит, догадался. Плохо. По пути Джон лелеял надежду, что всё не настолько страшно, в контейнере артефакт или какое-нибудь обезболивающее - чем только не шутит Тьма. Не все технологии Тёмных были смертельно опасны, лишь большинство из них. Но выражение лица Ланге, жёсткое и какое-то замкнутое, не внушало особенного оптимизма.
- Вам повезло, что я отдыхал сегодня, - сказал штатсшеф. - Прибудь вы вчера или завтра в это же время - ждали бы окна в моём расписании, как и всякий внезапный гость.
Внезапный. Незваный гость - хуже вормера.
Несколько слуг, секретарша Ланге и второй адъютант, моложавый коллега Витта, ждали шефа на выходе из павильона.
- Аннемари проводит Вас в Ваши апартаменты, - Ланге указал на пожилую мажордомшу. - Ужин у меня через час, приходите.
Есть за его столом, учитывая, зачем я явился? Джон заколебался.
- Придите обязательно, - сказал адмирал, уловив его сомнения. - У нас не так много времени, только этот вечер. Завтра всё снова расписано от и до, на обсуждение теологии ни минуты не будет.
Ужин, накрытый в саду, состоял из рыбного супа, сыра, хлеба и фруктов. Простые вещи, и очень вкусно. Потом магистр и штатсшеф прошли по аллее, где зацветали липы, в естественную беседку-рощу.
- Это было здесь? - Риттер почувствовал что-то. След. Ланге сел в мраморное резное кресло, молчал, и Джон добавил: - Я знаю, к вам приходил посланник от Ядо.
Или от другого чёрного мастера. Их оставалось немало, тех, кого он не успел убить до Войны, сознательных орудий Тьмы, прячущихся в игре теней. Его племянница Нэйя Мид стала одной из них. И вот они пытались присосаться к Рейху. В очередной раз.
- Я штатсшеф, принимать посланников моя работа, - последовал наконец ответ.
Джон вздохнул и сел в кресло напротив.
- Это было двадцать второго, - Ланге смотрел сквозь него. Лицо адмирала расслабилось - он смирился с необходимостью разговора, даже больше того, испытывал облегчение. Ему, очевидно, был нужен совет. Или просто поговорить. Если догадка Витта была верна, к нему приходил некромант, штатсшеф Рейха провёл эти полторы недели в терзаниях выбора. Ланге знал кое-что о Тьме и о Тёмных, решение использовать их дар не могло даться ему чересчур легко. Даже ради Сандани.
Ланге
Сита давно не снилась ему живой. В стазисной камере, вне времени, безжизненная, как свет, или молчаливым присутствием за плечом - так являлась она ночами. В ночь на двадцать второе апреля будто бы что-то треснуло. Время. Она стояла в командном центре крейсера "Айзенхорн", глядя на Ланге с тем выражением на лице, которое невозможно было прочесть, от которого обмирала его душа. Откуда-то сверху сочился свет, её эполеты тускло сверкали, чёрные пряди падали на глаза. Белое в них, очень чётко на тёмном лице; белый мундир и чёрная гимнастёрка. Во сне Ланге был только взглядом, не чувствовал тела. Что-то было, висело незримой тяжестью между ними.
Вечером на весенний бал явилась Тьма.
- Мы наблюдали за Вами, - сказал человек в чёрной робе. Они сидели в ночной беседке в саду; Ланге знал, что темнушник может его убить, но опасности почему-то не чувствовал. - Не только за Вами, конечно - мы наблюдаем за власть имущими вообще. Вы в первой тройке важных персон. Вы, должно быть, слыхали - мы воспринимаем чужие чувства. Не шпионим, это автоматически, словно слышишь звук. От эмоций бывает трудно закрыться. Особенно от сильных, как любовь и горе. - Чёрный встретился глазами с Ланге. - Вы - необыкновенный случай, адмирал. Люди обычно непостоянны и в самых искренних чувствах. Любовь истлевает к концу второго-третьего года, скорбь по умершим тускнеет, и человек живёт дальше, будто бы ничего не случилось. Это имеют в виду, когда говорят "время лечит раны". Если не лечит, то человек впадает в депрессию, иногда и гибнет. Самоубийство, неосторожность, болезнь. У Вас всё иначе. Ваша любовь не вянет с годами, она никуда не делась. И Ваша скорбь. При этом Вы работоспособны, активны. Живёте на благо Рейха. Вы - победитель в Войне, величайшей за несколько тысяч лет.
- И?..
- Нас это... впечатляет. Мы Вам сочувствуем, адмирал - сострадаем. Невежды считают, будто на это мы не способны, и ошибаются. Мы хотим Вам помочь.
- Зачем? И как? - Он говорил почти равнодушно. Этому человеку не удалось его как-то затронуть.
- Чтобы не чувствовать Вашей боли, если хотите. Если Вам обязательно нужен эгоистичный повод. Ведь не следить за Вами мы не можем.
Ланге ощутил раздражение.
- Психотерапия мне не нужна.
Темнушник кивнул, глядя мимо, будто бы соглашаясь с собственной мыслью.
- Как полагаете, адмирал - если бы Сита Сандани была жива - если бы она вдруг воскресла - она бы не стала преследовать нас за веру, хм?
Ланге молчал, ошарашен. Потом спросил:
- О чём Вы?
- Мы просто стремимся обезопасить себя, - сказал Тёмный. - Вы наверняка слыхали, что некоторым мудрецам удавалось преодолеть даже смерть? Есть и невинные способы сделать это, без посторонних жертв.