Справившись с паникой, коза-мама обнаружила, что потеряла обоих малышей. Где? Понюхав воздух, коза не почуяла знакомого запаха — значит, её новорожденные дети были где-то далеко. Или — находились с подветренной стороны. Осиротевшая мама громко заблеяла — может, отзовётся хотя бы один малыш? В ответ — молчание. После небольшой паузы, коза снова проблеяла призыв к детям: опять — молчание. И ещё раз, и снова — молчание. Осиротевшей маме не оставалось ничего иного, как пойти назад по своему следу.
По пути в пещеру коза несколько раз останавливалась, принюхиваясь и прислушиваясь — ни что: ни запахи, ни звуки не выдавали пропавших детей. А когда возле подземного хода рогатая мама увидела страшных двуногих хищников, тоска стеснила козье сердце — всё! Она уже никогда не увидит своих малюток! Не почувствует на переполненных молоком сосцах их крохотных ротиков! Эти отвратительные чудовища, несомненно, сожрали её очаровательных малышей!
Страх гнал козу прочь от места ужасной бойни, и, несмотря на материнский инстинкт, она убежала бы, заметив врагов, но, когда мышцы ног напряглись для стремительного прыжка, вдруг заблеял козлёнок. Её козлёнок. Метнувшись за большой камень, коза затаилась, раздираемая противоречивыми чувствами: страх гнал животное прочь, материнский инстинкт удерживал на месте — её малыш жив! Голоден и зовёт свою маму! Необходимо подойти к нему и накормить молоком из переполненного вымени! Да, но рядом с её крохой два страшных хищника — большой и поменьше… Будь только одно чудовище — то, что поменьше — коза попыталась бы спасти детёныша, но от большого хищника пахло смертью, и отчаявшаяся мама медлила, затаившись за камнем. Вдруг, к радости козы, большое чудовище нырнуло в черноту подземного хода, а оставшийся рядом с её детёнышем маленький хищник показался осиротевшей маме не слишком опасным — не опасней лисицы или шакала, у которых всякая уважающая себя коза всегда отобьёт своего козлёнка. Немного выждав, храбрая мама вышла из-за камня и медленно, замирая на каждом шаге, направилась к радостно заблеявшему малышу.
Следя за семенящей козой, Мара прошептала брату, — исчезни, Урсик, она тебя боится, — и, когда мальчик-Леопард скрылся в пещере, замерла, чтобы не спугнуть осторожно приближающееся животное.
К сожалению, извилистый подземный лаз не давал Урсу возможности видеть происходящее, поэтому юноша весь обратился в слух, готовый по первому зову прийти на помощь сестре. Конечно, коза вряд ли нападёт на большую девочку, к тому же, рядом с Пчёлкой лежит копьё, и сестра умеет с ним обращаться, и всё-таки — мало ли на что может решиться разъярённая мама?! С другой стороны, Мара права, при нём коза ни за что бы не подошла к своему малышу. Да, но оставленная на милость дикого животного Пчёлка… может ли он поручиться за безопасность сестры?
«Варан укуси, какой он дурак! — запоздало прозрев, обругал себя мальчик-Леопард, — козлёнка следовало привязать, и дело с концом! Тогда бы он мог скрыться в пещере вместе с Марой! И Пчёлке ничего не грозило бы! А коза, накормив детёныша, не смогла бы его увести с собой! Теперь же дрожи, гадая, успеет ли он, в случай чего, прийти на помощь сестре? Дурак, ну, как есть — дурак!»
(В оправдание Урса следует сказать, что люди-Ящерицы, кроме полудиких собак, прибивающихся к стойбищу в сытые времена, не знали никаких домашних животных. Так что догадка юноши, относительно привязи для козлёнка, была не просто догадкой, а, по сути — гениальным открытием.)
Услышав подозрительную возню, звуки которой перекрыл позвавший на помощь голос сестры, мальчик-Леопард выскочил из подземного убежища и бросился на рассвирепевшую козу, которая, выставив рога, отгоняла Мару от жалобно блеющего козлёнка. Пчёлка, вопя, — ко мне, Урсик! — защищалась, орудуя древком копья, как палкой.
«Вот дурёха, — мимоходом оценив тактику сестры, юноша схватил козу за рога и всем телом навалился на спину разгневанной мамы, — вместо того, чтобы колоть наконечником, лупит древком, не поражая, а только дразня разошедшуюся тварь!»