На другой день после этого я заехала в офис к моему старому другу Михалычу — бандиту, наложившему лапу на торговлю квартирами:
— Проверь!
— Адрес?
Я сказала.
Он застучал своими пальцами-бревнами по клавишам «пентиума» — выплыли зелененькие буковки на экране: «Крюков канал».
— Метраж? — спросил Михалыч.
— А это тебе зачем?
Михалыч пожал могучим плечом:
— Ну, как хочешь, гляди... В общем, эта хата у нас в разработке!
Что значит — «в разработке»? С каких пор?
Думаю, что с тех, как отсюда съехал, бросив Мару, адмирал Цыпин, — его боялись. А теперь тут осталась людская «мелочовка» — спивающаяся Мара, нищий, беспомощный Митя. Их убрать — без проблем!.. Ну а что скажете насчет меня?
Сразу я пришла к Гуне, ныне вполне благополучному, и сказала, что надо поговорить о личном. Гуня глядел на меня надменно, уверенный, что я пришла с повинной, проситься к нему назад. Челюсть у него отпала, когда я попросила развод.
Потом мы с Митей записались, обвенчались в Никольской церкви, и я прописалась в его квартирке. И сразу же позвонил Михалыч, видимо, моя фамилия всплыла у него на экране в «разработке» этой квартиры.
— Тебе что — жить надоело?
— Наоборот, только начинаю! — дерзко ответила я.
— Не круто ли начинаешь?
— Но мы же, кажется, друзья? — пропела я.
— Таких друзей — за ... и в музей! — ответил Михалыч любимой присказкой и повесил трубку.
Теперь надо переходить улицу крайне осторожно.
Следующий удар был получен с неожиданной стороны. Мите позвонили из Большого дома — наш старый друг чекист Едушкин, курирующий наш институт, и попросил Митю зайти, «кое в чем разобраться». Сердечко мое радостно прыгнуло: неужто узнали о «наезде», решили защитить?
Вернулся Митя расстроенный:
— Вообще, озверели! Требуют, чтобы я сблизился с Марой и вытряс у нее все тайны! Она как бы Пиковая Дама, а я — инженер Германн, по ее душу! Намекали, что она знает «три карты», что должно стать достоянием государства. Обещали вознаграждение! — Митя усмехнулся.
Ну, ясно: раньше адмирал Цыпин «работал с ней», а теперь она осталась бесхозной.
— Ну что ж... она женщина еще в соку! — усмехнулась я.
Митя отозвался жалобным стоном.
Была ли Мара Пиковой Дамой? Не знаю. Знаю, что она потрясающе гадала на кофейной гуще — переворачивала чашечку и по потекам на стенках все видела. Будучи наполовину цыганкой, часто раскидывала карты Таро, придуманные, говорят, еще в Египте. Однажды, раскинув их, подняла бровь:
— Через год у вас, демократов, возьмут кровь на анализ!
Это было сказано за год до путча 19 августа 1991 года.
Не за такими ли тайнами приходили к ней дипломаты и генералы?
Но меня эти сложности, как говорится, не доставали. Обычно я лишь скромно выпивала с Марой из маленьких рюмочек и мирно советовала ей, пока не поздно, уехать в Париж «к сестры».
— Не дождешься! — усмехалась Мара.
Зато она «дождалась»!
Когда я рассказала ей про наезд на Митю, Мара лишь усмехнулась:
— Не бзди! С меня начнут!
И оказалась права.
Ее отчаянная, уже слегка засохшая красота и бесстрашие — вот что запомнилось.
Тот страшный день начался... с вечера накануне. Мы с Митей собирались к Маре на ее день рождения. Так не хотелось туда идти, но что делать? Вдруг раздался звонок в дверь. Проклятье! Одно дело — испытывать муки самому, но вдвойне тяжело, когда на них кто-то смотрит!
— Кого черт принес?
Митя пошел открывать и вернулся, усмехаясь.
— Кто?
— Там какой-то... тибетствующий монах! — в отчаянии проговорил Митя, хотя, конечно, узнал этого «тибетствующего монаха».
Медленно вошел Гуня. Выглядел он теперь, конечно, гораздо значительней, или, как выражаются, репрезентативней Мити: сияющий лысый череп, отражающий лампочки, пронзительный взгляд черных глаз, тяжелый подбородок. Сегодня он был завернут в серо-бурую тогу.
Удивительно, как это время, столь неблагоприятное для настоящей науки, оказалось столь плодотворным для Гуни! Его астральный салон в мрачном здании Военгидромета процветал. К появлению Гуни перед дверьми салона скапливалась огромная очередь, с первого до третьего этажа, и, как только он появлялся и «отверзал врата», толпа устремлялась внутрь, надеясь немедленно приобщиться к тайнам магов и обрести спасение! От чего-то их Гуня лечил, видимо от слабоумия. Однажды, заглянув туда, я услышала его надменную фразу: