А началась вся эта роскошь с пустячка. Однажды сюда, в бывший партком, где я еще только разворачивалась, заглянул директор института адмирал Цыпин. Как офицер и джентльмен, долго говорил комплименты, согнув стан, целовал пальчики и наконец разродился:
— Алена Владиславовна! Могу я иметь с вами доверительный разговор?
— Ну, если это не военные тайны, пожалуйста.
— Ну что вы!.. Скажите, среди ваших клиентов... ну, тех, что с вашей помощью летают на один день на Канары, есть люди, которым можно доверять?
— Сергей Иваныч! Смотря что доверять!
Посмеялись.
— Скажу прямо, Алена Владиславовна, нам надо продать наш лайнер!
Вздрогнуло сердце патриотки.
— А разве... для наших исследований... он больше не нужен?
— Алена Владиславовна! Какие исследования? Коллектив восемь месяцев не получает зарплату!.. Конечно, хотелось бы отдать нашу «аннушку» в скромные руки. Человеку, который понимал бы роль науки... позволял бы и нам «аннушкой» пользоваться, время от времени... в научных целях! Но чтобы человек этот и выложить мог прилично: две тысячи сотрудников с разинутым ртом стоят!
— Ясно. Богатый, но скромный.
— Редкость, конечно... Но ведь «аннушка» наша и доход может приносить! По всему свету ее можно гонять! А «крыша» наша!.. Пусть она так у нас и стоит! Экипаж, профилактика... чем плохо? Не обязательно же перед домом ему ставить?
— Ясно, Сергей Иванович! Нам нужен скромный человек, понимающий роль науки, но при этом очень богатый. И желательно — преступник, прячущий свои доходы и собственность от государства. Я правильно поняла?
Цыпин расхохотался:
— Правильно... но как-то уж больно беспощадно! Восхищаюсь вашей жесткостью... и умом! Ну что... существуют такие люди?
— Ну, как вы сами понимаете: одним из самых циничных буду я.
— Конечно, конечно! — воскликнул он даже с некоторым облегчением... Если как я, то это еще ничего. Бывают хуже!
Вдохнув побольше воздуха, для начала, для разгона я пошла в отдел к Мите. Там я застала такую картину: лучшие умы в области физики атмосферы — Котин, Столкер, Дронов и Митя — сидели за бутылкой дрянной водки и пытались решить сложную математическую задачу: как разделить крохотную окаменевшую сушку на четыре части?
— Алена! Садитесь к нам! — вскочил галантный Столкер. — Только, к сожалению, угощение не ахти.
— Какой пример показываете молодежи! — Улыбаясь, я села к ним.
— А водка же прозрачная, и стаканы — прозрачные! Никто и не увидит, что мы пьем! — радостно произнес Митя. Вылитый батя!
— К сожалению, других задач в настоящий момент общество перед нами не ставит! — резюмировал Дронов, старый пьяница.
Бодро глотнув их дряни и слегка растрепав Митин чубчик, я вернулась к себе в офис, решив: все! Этот «Рим периода упадка на пол» надо брать на себя — иного выхода нет.
Первый покупатель самолета, к счастью, был совсем рядом. Я набрала всего две цифры.
— Гунечка! Зайди.
Теперь Гуня, наблюдая происшедшие со мной изменения, восхищенно трясет головой: «Надо же — что потерял!» Но я-то вовсе не собираюсь его терять. Антипатия не должна мешать способности трезво оценивать людей. Гуня, при всей его склонности к романтизму, диссидентству, а ныне к эзотеризму, человек удивительно практичный и цепкий. Еще в студенческих стройотрядах он сколотил «шарашку» и начал делать дороги — и успешно занимался этим по сей день. Плюс еще доходы от эзотеризма. Но то, как он глухо скрывает свои доходы, позволяет надеяться, что и самолетом он будет пользоваться столь же бережно и незаметно.
Другим «единственным и неповторимым», и тоже «под страшным секретом», стал Апоп. Когда-то они с Митей у Апопа в горах, используя установку «Град», «пропивали облака», предварительно продавая их съехавшимся на метеостанцию председателям колхозов. «А вон то облачко нравится тебе?.. Чистый Пушкин!»
Теперь слово «Пушкин» вряд ли можно произносить в горах так звонко. Население там разорено войной, но зато Апоп стал гораздо богаче.
— Вы разорили нашу страну! — воскликнул он, когда я завела речь о туризме. — Теперь вы должны привозить к нам иностранных туристов — наши курорты пусты!
— Ну давай — слетаем, посмотрим, — скромно предложила я.
Апоп ошалело посмотрел на меня:
— Ты можешь?
— Я все могу!
И вот опять, как когда-то, мы стояли на горячих плитах аэродрома, и над горизонтом в мареве плавали снежные вершины. Но жизнь здесь была уже не та — горячим кофе, душистым мясом уже не пахло. Пахло другим.