— О-о! — загомонили они на весь автобус, но я чувствовала, что это их мало колышет.
— К тому же он красавец! — добавила я.
На этот раз они загомонили погромче, но чувствовалось: или не верят, или им все равно. Короче, достали!
Я позвонила Мите по мобильнику, тем более он уже почти не ходил на работу, и сказала ему, чтобы он оделся во все лучшее и стоял через полчаса у входа в «Европейскую».
— Зачем? — удивился он.
Я отключила трубку.
Через полчаса, когда мы сворачивали с Невского, просвеченного солнцем, к входу в «Европу», я увидела Митю — и сердце патриотки наполнилось гордостью: он был высокий, кудрявый, красивый, интеллектуальный, одетый в блейзер с золотыми пуговицами.
— Вот мой муж. Мы договорились с ним встретиться: идем в гости, — доложила я.
Наконец-то их прошибло! Теперь они загомонили с искренним восхищением. Дверь автобуса открылась, французские ученые стали выходить. К несчастью, я на минуту задержалась с шофером, объясняя, куда он завтра должен подъехать.
— Смотри-ка, что твой делает! — проговорил шофер.
Я обернулась и чуть не рухнула.
Входя в гостиницу, французы переговаривались с Митей, улыбались ему, он отвечал им на отличном французском (три языка)... это то, что я видела до того, как повернулась к шоферу. Когда я увидела его второй раз, он, продолжая переговариваться и улыбаться, стал жадно хватать целлофановые яркие пакеты, которые французы, выходя из автобуса, кидали в урну у входа.
— А что? Почти новые! — счастливо улыбался он, когда я оттаскивала его.
Теперь я уже не говорю никому, что он кандидат наук, — а он зато не выхватывает их урн пакеты.
Вот и договорились.
Слегка отдохнувшие, переодевшиеся с дороги гости снова садились в автобус, и он снова наполнился Францией — дивными запахами духов, сигарет, одежды из хорошей кожи и шерсти... Сладкие запахи, сладкая жизнь!
Мы ждали еще минут десять — но Роже так и не спустился: решил, видно, все же пойти другим путем.
Под лихие французские шутки о сексуальных происках русской контрразведки мы покатили. Уже изучивший наклонности гостей Март поставил знаменитый международный шлягер «Ши из Кей-Джи-Би». Всплеск аплодисментов. Обстановка сделалась совсем теплой.
Мы переехали через Египетский мост с литыми грудастыми сфинксами. Митя, сидящий на переднем сиденье рядом с Доминик, рассказал на безупречном французском о сфинксах — кто они такие и откуда.
Затем мы выехали в начало Гороховой, и Митя сообщил, что здесь, на месте нынешнего детского театра, был раньше Семеновский плац, где однажды по горячке чуть было не казнили молодого Достоевского.
Затем он показал дом Распутина и кратко и непринужденно рассказал и о нем.
Покуда мы приближались к Адмиралтейству, Митя рассказывал о гениальном градостроительном плане архитектора Еропкина, позднее казненного временщиком Бироном, — об этих вот прямых и ослепительных лучах-улицах, расходящихся от сияющего Адмиралтейства. Французы смотрели на Митю с восхищением и изумлением... Вот такие у нас грузчики!
Я думаю, при всем при том — это не хуже прежней Митиной работы, когда приходилось то и дело умирать, и даже без премии!
Оживленные французы высадились на Певческом мосту, на краю Дворцовой площади, рядом с капеллой. Завспыхивали блицы. Набежали юные продавцы танкистских шлемов и морских бескозырок: «Милитэри форм!» В сущности, тем же самым — распродажей воинского барахла — занимается теперь и Военгидромет.
С гулким цокотом подков из-под арки Главного штаба выкатила кавалькада экипажей и прицокала к нам. Я сделала приглашающий жест. Французы радостно стали рассаживаться. Экипажи слегка клонились, скрипели. Некоторые гости после оживленных переговоров с ямщиками усаживались на облучок, получив вожжи, кнут и даже извозчичий картуз. Счастье полное! Что может быть приятней для измученного западного человека, чем послать все нудные дела подальше и удариться в детство?
Я взмахнула рукой. Мы процокали, экипаж за экипажем, по брусчатке Дворцовой и выкатились на Неву под восторженный рев французов. Самое красивое место в Петербурге: слева Адмиралтейство, справа Эрмитаж, впереди острый шпиль кунсткамеры с шаром, Ростральные колонны с торчащими из них носами кораблей, справа, за широкой Невой, летящий в тучах шпиль Петропавловки.