Нас встретили «половые» с перекинутыми через руку рушниками, кланяясь чуть не до самых половиц. Как и положено Маркизу Карабасу, владельцем этого заведения тоже был Михалыч.
Люба, администраторша хутора, провела нас в угол главного зала.
— Французы твои не нападут на своего президента? Какие-то уж больно разгульные.
— Постараюсь угомонить.
Мы расселись на тяжелых деревянных скамьях за длинными столами у стены. Тут же нам подали в деревянных плошках простецкие закуски: сало, картошку, чеснок и горилку в глиняных жбанах с глиняными же расписными чарками.
Тут же раздался лихой свист, и в центр зала высыпали казаки и казачки в шароварах, жупанах и плахтах. Пошла медленная, тягучая, грозная песня, поначалу вроде бы не сулившая ничего особенно страшного. Всего лишь «как на терский берег, как на Черный Ерик выгнали казаки своих резвых лошадей».
— А где же наш президент? — вопил Поль, шеф финансового отдела мэрии своего маленького городка, огромный багроволицый тип, по работе занимающийся законами и налогами, но сейчас разгулявшийся.
— Мы не можем попасть на прием к нашему президенту во Франции, но здесь он от нас не спрячется! — воскликнула Доминик.
— Нам надо спеть «Марсельезу», чтобы он нас услышал! — воскликнула Аннет, красавица мулатка, уроженка острова Ренюньон, ныне заведующая отделом культуры этого маленького городка.
— «Любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!» — мощно пели казаки.
Французов сначала не было слышно за казаками, но французы заводились все больше, вставая один за другим:
— «А-лон зон-фан де ля патри!..»
Когда-то и мы так пели наш гимн.
Торжественно подняв голову, я вдруг увидела, где прячется их президент: наверху, на галерее, была маленькая дверка и за ней комнатка, где обычно кормили водил.
Теперь у этой двери слонялись двое амбалов, один из них темнокожий... Там!
Однако, услышав звуки родного гимна, президент их вовсе не выскочил, как кукушка из часов. Наоборот, та дверка была чуть-чуть приоткрыта, а теперь она резко захлопнулась изнутри.
Вот так. Видимо, президент их хотел хотя бы в глухой России немножечко передохнуть от своих энергичных соотечественников.
Увидев, как дверь захлопнулась, «койоты» гневно заулюлюкали.
Доминик уже собиралась вести своих друзей на штурм новой Бастилии, где засели враги Свободы, Равенства и Братства, но, к счастью, в это время казаки и казачки громко грянули разудалую плясовую:
— «Ах, не ходи, Грицю, та на вечерницю!»
Я крикнула Любе, чтобы скорее несли кулеш в горшочках, иначе новой французской революции не избежать. И постепенно государственные интересы стали уходить на второй план — и вот уже главные люди далекого французского городка лихо отплясывали в обнимку с казаками и казачками. Это напоминало знаменитое сражение на Березине, точнее, братание французов с казаками заместо сражения.
Вдруг я заметила, как из тяжелой деревянной двери в углу зала с силуэтом писавшего мальчика на ней выскользнул удивительно знакомый господин и с улыбкой стал наблюдать общую пляску. Я быстро выдернула из разгулявшейся толпы самых главных — мэршу Доминик, финансиста Поля и культуристку Аннет.
— Президент!
И пока они, еще находясь во власти танца, с трудом соображали, что к чему, я кинулась к президенту и грудью встала на его пути, не сводя с него восхищенных глаз, протягивая к его плечам свои дивные обнаженные руки. Он своих рук мне на плечи упорно не положил, но глядел на меня с улыбкой: почему бы не поглядеть на «гарную русскую дивчину», видимо казачку.
И тут подскочили мои французы: Доминик, Поль, Аннет. Президент по инерции продолжал радостно улыбаться: не мог же он, только что с улыбкой глядя на русскую, тут же скорчить кислую мину при виде французов! Мои друзья бурно поздоровались, энергично представились, успели выкрикнуть свои проблемы — президент дал Доминик свою карточку: теперь никуда от них не денется! Наобнимавшись с землячками, умчался к себе наверх: видно, щи остывали.
— Мерси! — поблагодарила меня Доминик.
Рады стараться!
— Он тут без жены и без дочери — видимо, с любовницей! — заметила проницательная Аннет.
Расставание с казачками и казаками было бурным, пересыпанным клятвами на двух языках — встретиться как можно скорее, уже во Франции.