Не счел нужным!
«Явление Христа в милицию», кисти художника-самоучки!
Я пошла в ванную.
Я так и предполагала, еще с самого начала, что в нечто подобное мы с Митей влипнем! И та тройная фотография одного человека в разные эпохи, наверное, еще не самое страшное, что может быть.
Я вспомнила СН: «...соглашайтесь на все, что бы он вам ни предложил!» А вдруг — экскурсию в преисподнюю?
Веселое дело: в пустой квартире, рядом с опечатанной после убийства дверью, ждать этого звонка!
Была глухая, беззвучная ночь. Даже сигналы угона на авто, которые обычно взвывали вдруг ни с того ни с сего, испуганно молчали. Я чувствовала абсолютно ясно: ОН надвигается! Лампу на столике я не гасила, хотя уже третий час. Для него — самое время!
Телефон задребезжал все равно неожиданно. Я чуть было сразу не хапнула трубку, но вспомнила лицо СН (тоже не очень приятно вспоминать его ночью) и отдернула руку. Спокойно!.. Сердце прыгало. Никакой спешки. Я, вообще, сплю. Поднявшись, я надела сперва правый рукав халата, долго попадала в левый...
— Алле... — достаточно сонно.
Господи! Гуня! И этот туда же! Голос, впрочем, глухой, как из преисподней!
— Вы не знаете меня...
Хорошее начало.
— Я Вова, из Симферополя.
Молодец. Конспиратор.
— Я заходил к вам...
Не уточняя куда.
— Но никого не видел. Ни-ко-го! Вы понимаете меня? Я сейчас улетаю. Но не в Симферополь! Прощайте.
Короткие гудки.
Первые несколько секунд я чертыхалась, но потом успокоилась и даже обрадовалась. Все поступки надо соотносить с людьми, их совершившими. Для Гуни этот звонок — мол, ничего не видел и ничего не скажу — поступок смелый и даже отчаянный. Спасибо ему!
После этого я даже успокоилась и стала засыпать. Ну их всех, с глобальными проблемами! Могу я отдохнуть?
Только Мара бы не зашла — запросто, по-соседски. Я проверила запор.
Мне приснился Митя. Я укоряю его: зачем ты участвуешь в проекте «Голгофа»? А он, улыбаясь, говорит: «Не дергайся! Погоди! Я и так вхожу в смертельный холод, а ты еще брызгаешься!»
Телефон, оказывается, трезвонил уже давно. Вот теперь уже у меня не было никаких сомнений, что звонит ТОТ!
Я посмотрела в окно — ночь. На часы: полпятого утра. Самое время!
Я сняла трубку, но не могла ничего произнести.
— Здравствуйте. — Его голос донесся откуда-то издалека.
Я не отвечала. Я помнила лишь слова: «...соглашайтесь на все, что бы он вам ни предложил!» Я согласна!
— Я узнал, что у Мити неприятности, — не дождавшись ответа, тихо продолжил он. — Я могу чем-то ему помочь?
— Да, — проговорила я хрипло.
Похороны Мары были ужасными. Я все время представляла, каково ей, прожившей в неге и роскоши, было бы увидеть все это!
Это был «эксклюзивный участок», как уверили нас. Больше всего он походил на поле Курской битвы, ближе к окончанию ее.
Абсолютно раздолбанная, раскиданная поляна, с какими-то рвами и воронками, все криво и косо, грязь перемешана со снегом. И по этому полю, воняя и тарахтя, то и дело переваливаясь с боку на бок, наискосок, в разных направлениях пробираются какие-то подбитые танки, с сорванной броней, с вращающимися на виду ремнями и шестернями, между танками, оскальзываясь, мечутся и орут какие-то грязные, оборванные люди... солдаты? Командиры? Наши? Не наши? Ничего невозможно понять.
Наконец отыскались «наши»: они прятались на том краю поля, за трухлявым вагончиком, от леденящего ветра.
— Ребята! Вперед! — размахивал перед ними руками, пытаясь увлечь в атаку, такой же рваный, как и они, политрук (бригадир). — Ребята! Не подведи! — уже отчаявшись, крикнул он и выскочил из-за вагончика на смертельный ветер.
И ребята, как у нас и водится, не подвели: выскочили, матерясь и оскальзываясь, и потрусили через поле, вслед за каким-то раздолбанным танком, захлебывая разинутыми ртами сизый дым выхлопа.
Ур-ра-а!
«Танк» резко остановился и, сотрясаясь так, что на него страшно было смотреть, стал бить ковшом мерзлую землю. Ребята, отворачиваясь от ветра, стали окапываться.
Когда мы стали выдвигать гроб Мары из спецавтобуса, задняя защелка щелкнула и разлетелась, крышка приподнялась, и прямо перед своим носом я увидела подошвы ее туфель. Господи, совсем новые, ничуть не стертые!
— Да, всю дорогу у них эти защелки ломаются! — равнодушно проговорил водитель, вышедший из автобуса поглазеть, но отнюдь не помочь.