Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живаго, дающего нам все обильно для наслаждения; чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1 Тим. 6:17–19).
Здесь под собиранием сокровища для вечной жизни понимаются добрые дела. Именно в таком ракурсе тема богатства будет рассматриваться в дальнейшей экзегетической традиции. Призыв Иисуса к полному отказу от богатства будет, как и у Павла, модифицироваться в призыв к богатым делиться с бедными. Во II в. Климент Римский увещевает христиан Коринфа: «Богатый подавай бедному, и бедный благодари Бога, что Он даровал ему, чрез кого может быть восполнена его скудость»[445].
На рубеже II и III вв. Климент Александрийский пишет целый трактат на тему «Кто из богатых спасется?»: его можно считать первой христианской апологией богатства. Он начинается с рассмотрения слов Иисуса: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мф. 19:24). Вопреки кажущейся безапелляционности этих слов, Климент считает, что «наследие Небесного Царства для богатых не полностью отрезано, если они следуют заповедям». Более того, как человек может исполнять заповеди, касающиеся благотворительности, если у него нет на это средств? Как он может голодных питать, жаждущих поить, нагих одевать, бездомным давать кров, если сам ничего не имеет? Климент приводит примеры из Евангелия, свидетельствующие о том, что Иисус не от всех требовал полностью раздавать богатство. В частности, Закхей пообещал половину своего имения отдать нищим, и этого оказалось достаточно для спасения (Лк. 19:8–9)[446]. Климент приходит к следующим выводам:
Итак, не следует разбрасывать богатства, которые и для ближних могут быть полезными. Потому что собственность есть то, что приобретается, а имуществом называется то, что полезно и создано Богом для пользы людей. Поистине богатства и собственность существуют и подчинены нам некоторым образом так же, как материал и орудия тому, кто знает, как правильно распорядиться ими. Если ты искусно пользуешься ими, из-под руки твоей выходят художественные вещи; если же умения ими пользоваться тебе недостает, то и вещи принимают неприглядный вид, хотя сами они в этом и не виновны. Точно таким же образом и богатство есть орудие. Ты можешь правильным образом им пользоваться – тогда оно служит к твоему оправданию; если же кто не умеет пользоваться им, как следует, тогда оно становится орудием неправедности. Назначение его служить, а не господствовать… Поэтому нужно не столько отрешаться от богатства, сколько душу от страстей освобождать: они затрудняют собой правильное пользование богатством. Кто добр и праведен, тот и богатство будет употреблять во благо. Следовательно, отречение ото всего, чем кто владеет, и продажу всего своего имущества нужно так понимать, что сказано это по отношению к душевным страстям[447].
Перед нами пример толкования, в котором радикализм призыва Иисуса к отказу от богатства значительно смягчен и частично аллегоризирован. Автор трактата считает возможным понимать призыв к отказу от богатства метафорически – как призыв бороться со страстями. И доказывает, что богатство плохо не само по себе: оно становится опасным, когда человек порабощает себя ему. Напротив, если он употребляет его для милостыни и добрых дел, тогда богатство не только не приносит ему вреда, но наоборот, открывает ему путь к спасению.
Дальнейшая экзегетическая традиция двигается в том же русле. Призыв не собирать сокровища на земле трактуется, прежде всего, как увещание не становиться рабом богатства:
«Где сокровище человека, там и сердце его»… Немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и мелкой торговле. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и, что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственные человеку. Сколько ни беседуй с тобой, имея ум, пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но как пес в конуре, прикованный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех приходящих к тебе, – занимаешься только тем, чтобы для других сохранить лежащее у тебя сокровище[448].
445
447
448