Говоря о человеке, служащем двум господам, Иисус использовал хорошо знакомый его слушателям образ. При этом Его наставление было полностью лишено социальной направленности. Образ слуги и двух господ был призван лишь продемонстрировать невозможность одновременного служения двум идеалам – небесному и земному. Одно исключает другое, совместить Бога и маммону невозможно.
Непонятное для греческого читателя слово μαμωνάς (маммона) употреблено не только у Матфея, но и у Луки, от которого можно было бы ожидать перевода. Более того, у Луки этот термин использован трижды: в тексте, параллельном рассматриваемому месту из Нагорной проповеди, а также в предшествующей этому тексту притче о нечестном управителе. Притча завершается словами: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители… Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное?» (Лк. 16:9, 11). В обоих случаях в русском переводе словом «богатство» передано греческое μαμωνάς (маммона).
Почему оба евангелиста использовали непонятный семитизм? Думается, для этого могло быть две причины. Во-первых, они хотели донести изречение Иисуса в форме, максимально близкой к той, в которой оно изначально прозвучало. Во-вторых, возможно, они не нашли подходящего эквивалента в греческом языке.
Использованный термин передает или еврейское рм mamon, или, что более вероятно, арамейское ЮТОй mamona, переводимое обычно как «богатство», «имущество», «деньги»[454]. Это слово не встречается в Ветхом Завете, но встречается в Кумранских рукописях как на иврите[455], так и на арамейском[456]. Возможно, слово имело широкое хождение во времена Иисуса и конкретный смысл, который в него вкладывали и который авторам евангельских повествований был еще известен. Блаженный Августин считал это слово происходящим из пунического языка[457]. Иоанн Златоуст, употребляя этот термин, вновь возвращается к утверждению о том, что плохо не богатство само по себе, а порабощение человека богатству:
Как же Авраам и Иов угодили Богу, спросишь ты? Не о богатых напоминай мне, а о тех, которые были рабами богатства. Иов был богат, но не служил маммоне; имел богатство и обладал им, был господином его, а не рабом. Он пользовался им как управитель чужого имения, не только не похищая чужого, но и собственное отдавая неимущим; и что всего более, он не услаждался тем, что имел у себя, как сам свидетельствовал об этом, говоря: «Радовался ли я, что богатство мое было велико?» (Иов. 31:25). Потому-то, и когда лишился богатства, не скорбел. Но ныне не таковы богатые; они, будучи несчастнее всякого пленника, платят дань маммоне, как некоему жестокому тирану[458].
В Нагорной проповеди Иисус использовал знакомый Его слушателям образ рабского труда для указания на духовное рабство, происходящее от того, что человек становится пленником и рабом собственного имущества. Вслед за Иисусом, отцы Церкви квалифицировали богатство как несущее в себе духовную опасность, но только в том случае, если человек оказывается порабощен ему, отдает все свои силы и душу сохранению и умножению своего земного благосостояния. Как мы уже говорили, богатство, по учению отцов, может быть полезно, если человек делится им с окружающими. Но оно становится препятствием на пути к Богу, если превращается в самоцель и самоценность. Жизнь человека теряет смысл, если ее главной целью становится обслуживание тех материальных средств и имущества, которыми он владеет.
Помимо богатства материального, существуют и другие виды богатства, которые могут стать препятствием для достижения Царства Небесного. На это указывает священник Александр Ельчанинов, служивший в эмиграции в 1920-е и начале 30-х гг.:
Не нужно думать, что есть только один вид богатства – деньги. Можно быть богатым богатством молодости, иметь сокровище таланта, дарований, обладать капиталом здоровья. Все эти богатства – тоже препятствия к спасению. Богатство материальное порабощает нас, обостряет наш эгоизм, смущает наше сердце, гнетет нас заботами, страхами, требует жертв себе, как ненасытный демон. Не оно служит нам, а мы обычно служим ему. Но не то же ли и с богатствами здоровья, силы, молодости, красоты, таланта? Не так ли и они усиливают нашу гордость, берут в плен наше сердце, отводя его от Бога. Да, поистине блаженны нищие в смысле имущества – как легко им приобрести евангельскую легкость духа и свободу от земных пут, но блаженны и не имеющие здоровья и молодости (потому что страдающий плотью – перестает грешить), блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники – они не имеют в себе главного врага – гордости, так как им нечем гордиться…[459]
456
457
458