Многие считают, что именно это и убило Азимовича. В этой стране нельзя быть главнее правительства, а он был; и в тот раз обозначил это так явно, что у онистов не оставалось выбора. Если что, стоило ему сказать хоть слово – от Кремля не осталось бы и камня, а его ублюдочных обитателей толпа разодрала бы на части и замуровала в стены собора Василия Блаженного. Но все же я не думаю, что за всем этим стояло правительство. Я, конечно, всегда удивлялся, почему оно все никак не расправится с таким конкурентом. Но стрелять на концерте, при полутора миллионах свидетелей – это не стиль онистов. Свидетели ведь, особенно в состоянии аффекта и транса, могут случайно засечь киллера и допросить на месте, отснять допрос на айфон и выложить на Facebook. Кому это нужно, когда можно спокойно отравить человека полонием, устроить ДТП с летальным исходом или взрыв газового баллона в квартире, свалив все на мировую закулису и силы, мешающие вставать с колен.
Там, когда это случилось, никто сначала ничего не понял. Думали, элемент шоу. А как еще можно было на это отреагировать, когда человек исполняет двадцатиминутную вещь, от каждой ноты которой у тебя не то что мурашки по коже, а оргазм в коктейль-миксе с религиозным экстазом. Когда на десятой минуте он, транслируясь на сто с лишним гигантских мониторов, выпускает на сцену двадцать своих двойников, и они устраивают выносящие мозг шаманские пляски, да еще со светомузыкой Хуана Миня, которая и сама по себе может свести с ума.
И вот что вы будете думать, когда посреди всего этого сумасшествия один из двойников в процессе танца вдруг упадет, подкосившись, на бок, брызнув кровью из расколотой головы в сторону танцпола вместимостью полтора миллиона?
Я отвечу вам. Вы решите, что так и задумано. Особенно если не услышите выстрелов.
Вы будете свистеть, как идиот, взметать вверх лапки с «виктори» или «козой», подпрыгивать и драть глотку, чтобы все знали, как вас вставило от такого эффектного решения. Смотреть на сцену осовевшим, влюбленным взглядом, даже и не человеческим вовсе, а взглядом наглухо упоротого вырожденца, кочующего от зоны к реабилитационной клинике и обратно. И лишь тогда, когда музыка оборвется, двадцать шаманов умственно парализованной кучкой баранов начнут топтаться в углу сцены, а в ее центр выбегут какие-то стремного вида люди, – только тогда в ваш одурманенный кайфом и вселенской любовью мозг ворвутся первые мысли о том, что здесь что-то не так. Тем не менее, вы не сойдете с места и будете еще минут двадцать тупить вместе с остальными растерянными полутора миллионами слушателей, пока на сцену не выйдет человек в штатском и не объявит в микрофон на всю Поклонную гору: «Господа, я вынужден сообщить вам пренеприятное известие».
Потом, вы же понимаете, что такое Yellow Trip. После него нельзя оперативно реагировать на любые внешние раздражители. Совсем не по делу сравнивали его с This IstheEndи обзывали «StrawberryFieldsXXIвека». Потому что и Моррисону, и битлам до Азимовича было далеко. Не хочу обидеть парней-шестидесятников, но это медицинский факт. Возможно, они и собрали бы полтора миллиона, если бы очень постарались; но дело-то вовсе не в этом. Дело вот в чем: самое страшное, что случилось под музыку 60-х – игрушечный мини-бунт интеллигентных очкариков в Сорбонне и Беркли. А Азимут провоцировал реальные политические процессы, изменившие жизнь миллионов людей в абсолютно не похожих друг на друга странах. И без единого лозунга – все только за счет звуков.
Магических звуков Yellow Trip, которые сразу никогда не отпускают…
Черт возьми, десять лет я гнал от себя все эти воспоминания, а сейчас дивлюсь их аномальной, неестественной свежести. Серьезно. Они как будто провели все это время отдельно от меня в анабиозе. В какой-нибудь высокотехнологичной криокамере на другом конце планеты. А теперь вдруг вылезли оттуда огурчиками – цветными, яркими, сочными и, в отличие от меня, ни на грамм не постаревшими.
Н-да. Удивительно, как оно иногда бывает.
… и да, я искренне в это верю. Люди не могут не меняться. К сожалению. Мне уже почти сорок, и к этому возрасту начинаешь понимать разницу между идеалами и самообманом. То есть, конечно, круто слушать, как какой-нибудь морщинистый, похожий на кокос Мик Джаггер говорит о том, что он не изменился, да? И что в душе он все тот же чувак, который ходил голышом по улицам в знак протеста против войны во Въетнаме. Но такого просто не бывает, это Unreal со всеми аддонами и редакторами карт. Это как с велосипедом. Ну да, заезженное сравнение, но фишка затертых истин в том, что они многократно проверены и, как правило, правдивы. Так вот, ты либо крутишь педали и едешь вперед, либо не крутишь, и тогда велосипед падает. Все просто. На самом деле в этой простоте много подвохов, но я не буду сейчас о них говорить, потому что мне и так тошно. Просто константа – люди типа миков джаггеров меняются чаще и круче остальных. Это их профессия, они крутят педали так, что зашкаливают авиационные спидометры, а несколько государств третьего мира обеспечиваются электроэнергией. Если бы они не менялись, то до сих пор лабали бы никому уже сегодня не нужный биг-бит и про них забыли бы, как про большинство команд «британского нашествия». Понимаете, о чем я? Но ведь все знают Мика Джаггера, и все знают вечного пацанчика Игги, а на отечественной телеэстраде прыгает условным undead-ом перетянутый ярмарочный клоун Валерий Леонтьев. Они так клево продолжают трясти стареющими, но вечно молодыми ягодицами! Все тот же старина Мик, все тот же пацанчик Игги!.. И никто не задумывается о том, что если бы эти парни не поняли в свое время, как важно крутить педали, их бы попросту не было. Те, кто не менялся, уже давным-давно откинулись от ядерного овердоза или превратились в унылые бэнды для стареющих домохозяек, типа нашего «Доктора Ватсона». Никто не станет снимать полноформатные фильмы о концерте группы «Доктор Ватсон», это западло, это не продвинуто и это не окупается. А «Да будет свет!» про «роллингов» окупился, потому что слушать этих морщинистых перцев – по-прежнему не западло.
Вот ядействительно не изменился, не Мик Джаггер, а я. Да, не по своей воле, но так получилось, и остальное мало кого трогает. И вот смотрите, к чему это привело. Это совсем не круто, не модно, не трендово. Просто еще один лузер, причем сегодня я не выдающийся лузер, а самый обычный. Прежние достижения тут не работают, другая система ценностей, координаты сбиваются, как приборы самолета над Бермудским треугольником.
Про меня не забыли, но не из-за книги, а из-за того, что я сжег себе мозг. Для них я просто фрик. Экспонат анатомического театра. Человек, который смеется. А уж потом они вспоминают про книгу, что, дескать, да, была же еще и она. Именно в этом порядке – причина и следствие.
В общем ладно, меня занесло в сторону… Я хотел сказать, что Нико не изменилась, и это значит, что она так и не нашла своего счастья, понимаете? А я хотел, чтобы она была счастлива. Пусть даже с Азимутом, черт с ним, с этим мудаком, но счастлива.
Беда вот в чем. Весь мир твердил, что Азимут – мессия, но назовите мне хоть одного человека, которого он действительно сделал счастливым на веки вечные. Хоть одного… Зато я могу наугад ткнуть пальцем в глобус, и под моим пальцем окажутся миллионы разочарованных.
Короче, я шел от этого долбанного «Аненербе» и пытался не думать про Нико. Я все ждал, когда позвонит Марат, а он не звонил, и меня это просто выводило из себя! Я был на взводе, это естественно. Все ждал, когда заорет этот проклятый мобильный, а он молчал, как будто его напрямую соединили с космосом и он захлебнулся тишиной. В то утро вообще было как-то мало звуков, как будто город попал в центр циклона: слишком тихо. Тишина перед артобстрелом, перед грозой, перед долбанным, мать его, концом света? От такой тишины никогда не ждут ничего хорошего. От нее закладывает уши и появляется ощущение, как в фильме Тарантино, когда Брюс идет по своей квартире, а Траволта сидит на толчке со спущенными штанами, но Брюс-то этого не знает, и вот поэтому создается такое впечатление. Как будто с мгновения на мгновение что-то случится. Как будто ты снова, как в детстве, стоишь с вытянутой рукой и ждешь удара.