Мы ведь тогда, после его смерти, поняли, что новых религий не бывает. А если бывают, то плохо заканчиваются.
Мы, те, кто остался в свободных зонах, – по большому счету атеисты. Даже те, кто в них только работает.
Это как раз мой случай, кстати. Я работаю в свободной зоне, а живу в христианской локалке; дважды в день я выстаиваю получасовую очередь у шлагбаума в обмен на уверенность в том, что Вера со Стасиком никогда не наткнутся во дворе на моих недавних противников по Третьей мировой. В свободной же зоне гарантировано обратное, потому что свободня зона – это то, чем была вся Москва до войны. Вавилон, Третий долбанный интернационал и апофеоз перезревшей теории мульти-культи. Точно так же, как в предвоенной Москве, там сверкают витрины и красиво кипит деловая жизнь; но чтобы проживать там постоянно, надо либо иметь нервы как у сапера, либо, наоборот, быть наивности образчиком без инстинкта самосохранения, на которого может упасть подряд десять сосулек, а он все равно будет думать, что на улице лето – просто потому, что оптимист и не верит в зиму. (Самое инетерсное, что такие, как правило, живут дольше и счастливее других. Но с этим надо родиться).
Я не такой, увы и ах. Когда города поделили на автономии, я дал взятку какому-то хитрому толстожопому попу с рыжей бородой, чтобы он подтвердил, будто я был в числе его активных прихожан чуть ли не с момента сотворения мира и потому достоин блага жить среди единоверцев. Ну а что, так многие делали. И не только лица славянской национальности. Вы ведь не думаете, что в мусульманских локалках сплошь и рядом одни лишь правоверные с бородами а ля Хоттабыч и десятком жен каждый. И у них, и у нас основная масса – все те же, по сути дела, атеисты; на худой конец – сочувствующие, но не более.
Но ведь у атеистов тоже есть какие-то религиозные симпатии, верно? Называйте это зовом предков, к примеру, или коллективным осознанным. Так вот, я окрестил Стаса потому, что мои дед с прадедом молились Христу, а значит, ему будет молиться и сын – пусть я сам, грешная душа, и молился диджею Азимуту. Так думал я, забыв о том, что у всякого мессии должно быть второе пришествие.
– Папка!
– Что?
– А как ты думаешь, дорого стоят бакуганы?
– Я… я не знаю, дружище. Давай я посмотрю в интернете, а вечером, когда приду домой, тебе все… – Я осекаюсь, вспоминая, что домой, возможно, не приду ни вечером, ни когда бы то ни было вообще. – Все… все расскажу.
Стас несколько секунд молчит, что-то обдумывает – так, словно почувствова мои мысли.
– Ладно, папка, – изрекает он наконец. – Я надеюсь, что бакуганы будут стоить не очень дорого. И ты сможешь мне их купить. Потому что они у нас в садике почти у всех уже есть, а у меня нет. У Глеба есть, у Матвея большого и Матвея маленького. И у Коли Заварзина есть.
– Я посмотрю в интернете и решу, что ты должен сделать, чтобы их заслужить. Пока!
– Пока, папка.
Безуспешно пытаясь проглотить очередной предательский ком в горле, вывожу на монитор самую большую из фотографий, найденных в разделе «Средние» (разделы «Большие» и «Обои», разумеется, пусты). Наивно, конечно, полагать, что это даст хоть какую-нибудь зацепку, и еще наивнее думать, что если эта зацепка есть, то ее обнаружу только я, а онисты не обнаружат; тем не менее, именно так и случается. Верите вы или нет.
На первый взгляд фотка не несла вообще никакой информации. Она была сделана в довольно темном закрытом помещении, идентифицировать которое не представлялось возможным: желтые прокуренные обои, кондовый советский сервант и кусок серого потолка. Фотограф стоял спиной к окну, что можно было понять по распределению света. Азимович никогда не был идиотом, он вряд ли стал бы делать подобное фото на фоне таблички с названием улицы и дома, в котором остановился. Без особой надежды я скопировал фотку и отнес ее дизайнерам с просьбой поколдовать в фотошопе над расплывчатым отражением в створке серванта. Особо долго колдовать не пришлось: как только изображение вычистили, растянули до логичной формы, увеличили резкость и сделали пару флипов, я понял, где была снята эта фотография.
Понимаете, просто я очень часто бывал в той квартире. И все время выходил курить на балкон. А онисты не бывали и не выходили. Поэтому они, смею надеяться, будут идентифицировать место гораздо дольше, чем я.
Просто когда вы постоянно повторяете некий ритуал – например, ритуал курения на одном и том же балконе, – вы невольно запоминаете детали, которые можете даже не фиксировать в мозгу. За вас это делают зрение, слух, обоняние и осязание. В замоскворецкой квартире Равиля Муртазина, моего давнишнего приятеля еще по музыкальной движухе, я запомнил три детали: рисунок на скатерти, на которой мы часто засыпали лицом в стол, обои в туалете, которые подолгу разглядывали, пытаясь отрезветь способом «два пальца в рот», и крышу дома напротив, созерцаемую во время перекуров.
Не то чтобы она имела какие-то особые приметы, нет. Обычная крыша сталинского дома с наклонными скатами и чердачными окошками. Ничего особенного. Просто мозг записывает где-то в невидимых своих регистрах точный угол наклона этих скатов и расположение чердачных окошек относительно друг друга, скатов и точки обзора. Если вас попросят объяснить, как именно располагались эти окошки, вы ни за что не объясните. Но если увидите, тут же узнаете. Без тени сомнения. Феномен визуальной фиксации деталей – так, по-моему, это называется.
Мог ли Азимович так облажаться или он специально оставил ключик, знакомый друзьям и непонятный онистам? Вопрос риторический.
Но в таком случае мне стоит поспешить. Азимович должен понимать, что рано или поздно онисты просканируют каждую крышу города и убежище его вычислят. А раз так, то он изначально не собирался задерживаться у Равиля надолго. «Я дал вам намек, парни, и, если вы настоящие апостолы, вы должны порвать свои обросшие жиром задницы. Кто не успел, тот опоздал». Как-то так.
Есть, однако, нечто, мешающее мне прыгнуть в «Ягу» и ломануться к Равилю прямо сейчас. И это даже не онистский хвост, уйти от которого на 510-сильном «Ягуаре XK R» сложно, но можно. Все гораздо серьезнее.
Дело в том, что, когда Замоскворечье отдали мусульманам, Равиль вдруг вспомнил, что он татарин, о чем дотоле обычно не задумывался. И переезжать не стал.
Мне всегда было интересно, как вечно пьяный волосатый кутила адаптировался в среде ребят, которые живут по шариату; но чужая душа – потемки, я еще и не такие метаморфозы видал. Как бы то ни было, все не так просто, как кажется. Я не Азимович, которому одинаково рады и исламские фундаменталисты, и православные фофудьеносцы, и вудуисты с Гаити. Потому я не вижу причин, по которым муслимы должны выписать мне пропуск, плюс к тому еще и в срочном порядке. Звонок Равилю? «Привет, чувак, мы не виделись десять лет, во время войны я лично завалил двенадцать твоих единоверцев, и это только в ближнем бою, а, кстати, прошел слушок, что у тебя остановился Азимович – не закажешь ли мне пропуск?» Увы.
Придется мне не только рвать задницу, но и ломать голову.
…а у Марата праворульная «Тойота». Такая, знаете, древнее мамонтов, но в отличие от них пережила ледниковый период. Марат купил ее сразу после войны, и уже тогда она была похожа на кошмарный сон об автопроме. Лично мне все время казалось, что кузов и ходовая часть ничем не соединены и на крутом подъеме кузов съедет к долбанной матери, и ходовая отправится дальше голой, как у багги. Однажды, почти сразу после войны, Марат разрисовал ее в духе Furthur и Веселых Проказников... Это было весело. Мы тогда снова привыкали веселиться, после всех этих слишком серьезных дней. После гребанной войны… Учились делать простые вещи и смеяться над простыми вещами. А еще спокойно выходить из-за угла. Я тогда заметил… Знаете, люди все время тянулись к правому плечу. Вы все. И я тоже. Неосознанно. Я еще какое-то время думал, что за рефлекс такой? А потом понял: мы все тянулись, чтобы поправить ремень автомата. Автоматы к тому времени давным-давно сдали, никто ни в кого не стрелял, и люди попрятались за только что построенные заборы… Но мы продолжали таскать на себе автоматы. Их не было, понимаете? Но они все ранво висели на каждом из нас. Что-то вроде фантомной боли, наверное, не знаю. Изо дня в день. Я и сейчас иногда ловлю себя на этом жесте...