Я очень хорошо помню, какая обстановка была тогда, перед самым пришествием Азимута. Ведь ЦК действительно пыталось построить европейское цивилизованное государство. Точнее, перестроить существующее в цивилизованное, чтобы оно таковым – выглядело. И им это почти удалось. Одна проблема, заноза, кочка. Они понятия не имели, каким образом такое государство следует контролировать. Не умели, не на чем было учиться, не было у них такого опыта. И в какой-то момент ЦК КПСС осознал очевидное: твою мать, смотрите, мы теряем контроль над ситуацией! А механизмов обратного хода не существовало. Вот тогда они и решили сыграть на том, что есть. Раскалить и без того напряженную обстановку до той точки полураспада, после которой останется нажать всего одну кнопку, и начнется реакция. И вот тогда должна была вернуться в игру столетняя система, которая как раз в критических ситуациях действовать вроде как (да ладно!) умеет. А что там уметь-то? Ввел танки, объявил комендантский час, любого подозрительного за решетку, а слишком умного в психушку. Эти механизмы были отработаны десятилетиями. Тут Мудрая Партия Рабочих и Крестьян почувствовала бы себя, как рыба в воде.
Но их подвело то, что они были уже слегка подслеповаты, имели минимум волос на голове, несчетное количество подбородков и слишком долго прятались от своего народа за стеной из красного кирпича. Объективно, они понятия не имели о том, что действительно происходит прямо под этой стеной. Они рассуждали, глядя на таблицы, расчеты, графики… а этого недостаточно. К тому времени не было уже ни рабочих, ни крестьян, был народ огромной страны, запустивший по ноздре дорожку свободы. А тут еще появился этот Азимут, и вдруг отпала сама надобность в контроле. Люди стали хорошими, люди стали добрыми, и даже короткие вспышки революций в конечном итоге вели к свету – в кои-то веки за многовековую историю человечества, да, уважаемый ведущий? Ведь так все и было!
Я уж не знаю, как так случилось, кто оказался той мудрой головой, которая подсказала ЦК совершенно правильную мысль – заткнуться и не отсвечивать, лечь на дно и дать людям пожирать самое себя. Ждать. Слава Коммунистической Партии, они заткнули свои пасти своими же двойными подбородками, застегнули орденами, затянули галстуками – и ждали.
Вот только планов они менять не собирались. Не-а. И как только рай Азимута приказал долго жить, привели их в исполнение. Выпустили ручного, ученного, всему обученного Горыныча...
Но оказалось, что они не в силах контролировать даже его! Пока он сидел на цепи, еще можно было как-то сдерживать эту рептилию. Но она долго копила силы, так долго отъедалась в системных кабинетах и на подковерных фуршетах, что перестала быть и ручной, и ученной, и тем более приученной. Горыныч был как тот джинн, которого передержали в бутылке. Все, что ему было нужно, – это разрушать, убивать, сравнивать с горизонтом.
Когда орденоносные старцы опомнились и отодрали свои драпированные зады от партийных кресел, кровь почти достигла ласточкиных хвостов на краснокаменной стене.
Знаете, для меня до сих пор загадка, почему ни одна ракета с ядерной боеголовкой тогда так и не взлетела. Все вело к глобальному апокалипсису, ведь так? Ядерное оружие было не только в Европе и США. Иран, Израиль, обе Кореи и Китай, все научились управляться с атомным демоном… Не случилось.
В общем, что оставалось партии? Да все то же. Ждать. Пока не появится возможность выйти на трибуну, расправить в гневе подбородки и начать спасать человечество, убивая людей и доказывая, что без мудрой руки партии ни хрена хорошего не происходит в принципе.
Так я и ответил Швыдкому. Не такими словами, конечно. Спич мой, разумеется, порезали перед выпуском в эфир. Но по крайней мере я сказал правду.
Ведь орденоносные старцы таки добились своей цели. Пусть и куда большей кровью, нежели рассчитывали.
Государство Тотального Контроля, запершее собственное население за бетонными стенами. Порядок на лезвии. Смех сквозь арматурную решетку...
Доноры мобильников.
Все, кто находится в поле зрения Порокова, отметаются сразу: если он поймет, что я делаю, смысл моих манипуляций сведется к нулю. Потому переключаем фокус на дальний план: где-то на горизонте пространства Open Space, искаженная двумя или тремя прозрачными перегородками, с прижатым к уху мобильником по коридору вышагивает толстая стриптизерша Аня, ассистент редакции «Гедониста». Хорошая в принципе девчонка с задатками нимфоманки, но обделенная мужским вниманием и сильно оттого страдающая. Настолько, что посвятила несколько лет бесполезной при ее комплекции стрип-пластике и всячески выпячивает сей факт, стоит лишь появиться рядом парню. Вот и сейчас, не успел я нарисоваться окрест, она переключает, словно тумблером, громкость речи и меняет тему разговора, как Эраст Пророков меняет свои заурядные треки на кабацкой пати:
– Слууушай, слууушай! Я вчера такооое на шесте выполнила! Ты закачаааешься!
Минут пять я стою в коридоре напротив автомата для продажи шоколадок, пытаясь сделать вид, что заклинило монетоприемник, и слушаю, как Аня в красках расписывает такой же одинокой и некрасивой подружке на том конце провода, чем поул-дэнс отличается от шестовой акробатики. Бедная девочка. На моей памяти ни один из мужчин, ради которых произносились эти монологи, ни разу не проявил к ним и капли интереса.
Наконец Аня заканчивает. С минуту мы болтаем на общие темы, одной из которых стало – surprize! – сильно шатающееся под Пороковым кресло. Аня говорит, до руководства якобы дошли слухи о странном случае, когда некую клубную куртизанку с дурной репутацией видели в «Калине Москоу» в обществе наглухо обсаженного амфетаминами Воротынцева; оба были чрезмерно разговорчивы, показывали бомонду порнуху в интерьерах, напоминающих интерьеры переговорной комнаты «Новосибирск», и анонсировали ее как кавер-стори следующего номера «Гедониста». Начались вялотекущие, но неприятные разборки. Именно ими, по словам Ани, и объясняется навязчивая идея Эрика прогнуться и взять эксклюзивное интервью у диджея Азимута – персоналии, равных которой в «Гедонисте» не было со дня основания.
– Похоже, подонок допрыгался, – замечаю злорадно, про себя признав, что легенду Эрик выдумал отменную. История про приключения Воротынцева в «Калине Москоу» – чистая правда. Сие известно мне доподлинно: амфетамины тогда были разнюханы при моем активном участии на приборной панели тестируемого «Колесами» «Порше-Кайен Хайбрида». На нем я, собственно, и привез парочку в кабак, получив сочную дорожку в качестве платы за VIP-такси.
В конце концов Аня дает мне трубу. Я покупаю ей капуччино в кофе-машине, чтоб не скучала, отхожу на безопасное расстояние и набираю первый из номеров.
– Лелечка?
– Кто это… Ой, Алекс! Как я рада тебя слышать! Сколько лет?
– Всего-то два.
– Как так – два?
– Ровно два года назад я звонил тебе, чтобы пригласить к нам в гости. Пытались собрать старую гвардию. Ты не смогла.
– Да, слушай… У меня тогда…
– Да и хрен с ним. Неважно.
– Как прошло, кстати?
– Да никак. Остальные тоже не смогли.
Я уже говорил, что мой хронический пунктик – насморк из ностальгических соплей. Вот и сейчас ничего не могу с ним поделать. Звоню дородной матроне с тремя детишками и служебным «Вольво S60», а вижу озорную бестию с точеными сосками, зажигавшую со мной до утра под стволом танка на Поклонной горе, читавшую наизусть Бродского на подворье Марфо-Мариинской обители и бесновавшуюся под Yellow Trip на крыше новоарбатской многоэтажки, извиваясь вокруг опоры красного вертолетного фонаря, точно стриптизерша вокруг шеста.
Мммм, детка. «Какими-мы-были-какими-мы-стали». Пошлое клише, но это реально ранит. Потому и не пишу без необходимости – такой, как сегодня – людям из той, довоенной, Азимовичем освященной жизни. Знать не хочу, кто они сейчас, и не хочу дать знать, кто я. Пусть лучше всегда остаются тогдашними. Глупыми и сексуальными, как мертвые рок-иконы.
– Ну, а как ты?– задает дежурный вопрос матрона-бестия. Ей проще – она никакими соплями не страдает.