Кладет мне на губы палец, пахнущий гелем для душа Elceive – точно так, как я недавно прикладывал свой палец к губам Стаса; и глаза ее словно бы плавятся, как свечи, растопленные температурной патологией:
– Не говори ничего. Просто делай то, что ты должен делать.
По ее щекам – одна за другой – капельками воска скатываются две слезы. Обе, не добежав до подбородка, испаряются. На часах в правом нижнем углу компьютера – ноль часов двадцать восемь минут. На термометре – сорок три градуса.
– А ты знаешь, чтоты должен сделать, – продолжает она дрожащим голосом, неожиданно диссонирующим с удивляющей меня твердостью интонации. Такой твердости я не упомню за ней с тех времен, когда она еще считалась звездой «Хищника», катализатором реакции слюноотделения всего ошивающегося там сброда.
Как странно. Для своей семьи я оказался вовсе не таким незаменимым, как хотелось думать. Весь день я страдал навязчивыми комплексами, утирал по углам позорные слезы. А теперь в течение каких-то получаса уже второй ее член отказывается от меня настолько малой кровью, что в другой ситуации это было бы хорошим поводом задуматься.
Оно конечно, нет ничего страннее женщины, так спокойно заливающей из фигурального брандспойта свой же собственный семейный очаг; но что и в самом деле круто, так это то, что она по-настоящему меня удивила. Подобного не наблюдалось аккурат с тех пор, как разговоры о прочитанных книгах сменились обсуждениями докторов и воспитателей, а секс перестал быть самодостаточным настолько, чтобы нивелировать интерес к пороковским кастингам.
– Я знаю про тот случай с Вадимом Лазаревым, – заявляет она в ответ на мое плохо маскируемое замешательство.
Вот как. Еще один поворот. Она знает про ту смерть, которую называет случаем… От кого???
– Ты никогда мне об этом не говорила, Вера.
– Ты никогда не спрашивал.
– О чем?
– Знаю ли я.
– Кто тебе рассказал?
– Он.
Логично. Я-то ведь не рассказывал, а нас тогда было только двое. Не считая, разумеется, самого воскрешенного трупа, который ничего не понял и до сих пор уверен, что банально потерял сознание. Если, конечно, еще не превратился в овощ, как и подобает настоящему Разъемщику – буревестнику новой эры web-будд, воину авангарда кибер-сапиенсов.
– Поэтому просто делай то, что должен. А ты знаешь, чтоты должен, – повторяет она меж тем, как заведенная.
И именно в этот момент, будто бы по одному из тех случайных совпадений, в которые я за сегодняшний день окончательно перестал верить, на мой мобильник приходитSMS. «В его старых вещах я нашла фотки с той тусовки. Лина».
– Я должен идти, – развожу руками. Спасибо, Азимович. Разговор вышел слишком мутным и тяжким, чтобы его продолжать.
Я прижимаю ее к себе, долго перебираю руками волосы и целую почти так же, как восемь лет назад. От нее пахнет слезами, гелем для душа и еще чем-то нематериальным – тем, что я вот прямо сейчас, видимо, теряю навсегда. Так мы сидим – на дорожку – минут пятнадцать, прижавшись друг к другу и не говоря ни слова. Потому что все и так понятно.
– Кстати, Вера, – вспоминаю на лестничной клетке, когда она, благословив меня поцелуем «в щечку», уже собирается закрыть дверь. – Ты помнишь такого Рефката Шайхутдинова по кличке Бар?
– Помню. Писатель, человек из старой гвардии. Выстрелил в 90-х хорошей книгой, но сразу же спекся. Ходил еще в «Хищник».
– Это понятно. А с тех пор ты о нем не слышала?
– Давно не слышала. Почему ты спрашиваешь?
– Просто он сейчас овощ. Ну, знаешь, он Разъемщиком был, а они сейчас практически все овощи. Ну вот я и подумал – вдруг ты слышала что-нибудь.
– Нет, – отвечает она уверенно, не думая; мне почему-то даже кажется, что слишком уверенно, чересчур. – Я бы сразу идентифицировала его, если бы слышала. Ты знаешь, сколько овощей в Москве после войны?
– Не знаю и знать не хочу. Это твоя прерогатива. Хотя, конечно, догадываюсь. Просто мне неприятно думать о том, от чего становится грустно.
– Ты как страус.
– Я как человек, на долю которого и так выпало достаточно дерьма, чтобы иметь право хотя бы изредка игнорировать печальные факты. Ты же знаешь.
Мы улыбаемся друг другу, как старые друзья, каковыми мы, по сути, и являемся последние пару лет. Шутка про человека, дерьмо и печальные факты впервые была произнесена в тот вечер, когда я ее склеил, и с тех пор повторяется в разные моменты с разными смыслами. У каждой семейной пары есть такая заветная фраза. Она повторяется не потому, что особо умная и не потому, что отображает что-либо важное, а просто в силу своих ассоциаций с фрагментом реальности, когда обоим было хорошо. Чистая случайность, по прихоти судьбы переведенная в ранг семейных традиций.
Мне в тот вечер было хорошо, потому что я клеил женщину, ранее символизировавшую для людей вроде меня абсолютную недоступность. Женщину, дававшую исключительно крутым богемным персонажам, из числа которых Азимович был лишь одним; мое обладание ею спустя несколько лет четко и недвусмысленно обозначило победу моего обывательского лайфстайла над их нонконформистским, – и в этом плане сыграло для меня роль не меньшую, чем смерть Азимута. Я действительно думал, что таким образом кому-то что-то доказал.
А Вере было хорошо потому, что в тот вечер со мной у нее впервые после двух лет отвращения к мужскому члену возник интерес к сексу. Скорее всего, сыграла свою роль моя принадлежность к ее безоблачному прошлому; не знаю, я не знаток психологии.
Понимаете, в самом конце войны она как-то раз не успела эвакуироваться из очередной провинциальной дыры, по которой проходила линия фронта. Ее часов пять насиловал взвод пьяных ополченцев, в котором было то ли тридцать, то ли сорок человек. Самое интересное, что она даже не поняла, на чьей стороне они воевали. Там были кавказцы, славяне и монголоиды.
Все это я узнал, конечно же, позже, когда после сколь многочисленных, столь и безуспешных попыток забеременеть ей пришлось расколоться. У нее не было выбора, потому что я тряс перед ее лицом поистине кроличьей спермограммой и заключением о фертильности, которая из десяти женщин позволила бы оплодотворить одиннадцать. Так что ей пришлось рассказать… Она тогда сделала подпольный аборт, потому что буквально через неделю после положительного теста война закончилась, страну поделили на зоны и она оказалась в христианской; первым нормативным актом, принятым Всесоюзным Собором христианских общин, был запрет абортов под страхом десятилетнего тюремного заключения абортирующего и абортируемой. Это сейчас люди нашли лазейки и наладили подпольные бизнесы, а тогда все боялись и выжидали – никто не понимал, чего вообще ждать от правительств локалок. Людей даже не выпускали в свободные зоны, да и сами свободные зоны еще не были законодательно оформлены как таковые – а время шло. Так что проспиртованную оплодотворенную сперму интернационального сброда – кавказцев, славян и монголоидов – из Веры вычищала какая-то деревенская повитуха, чуть ли не ложкой. Поэтому ее беременность Стасом, когда она наконец состоялась, все специалисты в один голос называли чудом. Надежду на повторение которого окончательно убили сложнейшие роды с кесаревым сечением.
Но я тогда не особо переживал по этому поводу.
Я в то время считал, двух чудес в моей жизни будет достаточно. Какой, право же, наив. Но откуда же я знал… Откуда я тогда знал?
А вообще ты молодец, Вера. Если бы мы все восемь лет удивляли друг друга так, как ты удивила меня сегодня, – думаю, выходя из условно кондиционированного рая в безусловно некондиционируемый ад улицы. – Если бы мы…
И все же как-то слишком уж легко ты меня отпустила, солнышко. Слишком легко.
Не думай, что я не заметил.
Надо бы разобраться, когда все это закончится.
…но одно время в «Хищнике» ошивалась мутная группа ребят. За глаза их называли Павликами. Не знаю, почему, Павлики и Павлики. Наверное, мне объясняли этимологию, только это было очень и очень давно. Сегодня их назвали бы просто наркодилерами, потому что и тогда они были наркодилерами. Толкали траву, какие-то колеса, которые чуть ли не оптом закупали у бабулек в районе Аптеки 01, иногда у них возникал какой-то особенный стафф, но он редко уходил в «Хищнике». Потому что особый стафф стоил особые деньги, а как раз денег у нас тогда не было. Наверное, поэтому мало кто из нас сторчался. Алкоголь был дешевле. Простите, если кому-то оттоптал романтическую мозоль, но так оно и было. Короче говоря, Павлики были довольно стремной группой лиц, и кроме как по поводу «вырубить» с ними старались не сталкиваться. Ну а кончилось все тем, что однажды в «Хищник» пришли еще более стремные люди в штатском и всех Павликов увели с собой. Помню, как это событие напугало всех, и на пару-тройку дней «Хищник» был закрыт «по техническим причинам». А потом все забылось и пошло своим чередом, разве что нам пришлось искать новых дилеров, что по тем временам трудностей не представляло.