Много лет спустя я подписался на одну дурную штуку. Меня пригласили стать членом Общественной Палаты СССР, и я едва не согласился. Тогда эта комическая театральная труппа только начинала свои медиагастроли по синим экранам телевизоров, и приглашали в нее любой сброд, даже таких законченных неудачников, как я. Общественная Палата, если вы не в курсе, – это такой государственный орден петрушек и артемонов под сенью ЦК и СПЦ, который должен поддерживать иллюзию демократии на просторах Совка. Ширма из сытых тел и лощенных щек. Официально она была организована как посредник между советским народом с одной стороны телевизора и ЦК КПСС с другой стороны стены Кремля.
В общем, должен был состояться официальный банкет по случаю открытия. Я думал, там будет что-то типа шикарной вечеринки с дорогим вискарем, горками кокаина в специальных помещениях и самыми шикарными проститутками столицы в качестве патронажного комплекса. И, конечно же, я оказался неправ на все сто процентов. Больше всего этот прием был похож на толкучку в холле провинциального кинотеатра перед сеансом мегапопулярного блокбастера. Только с дресс-кодом и без баночных коктейлей.
Но как бы там ни было, сразу уходить вроде как не хорошо, а вдруг случится событие, где все-таки появится и кокаин, и шлюхи, а меня возьмут и не пригласят больше. Так что я честно бродил около часа «среди потных и мокрых рыл», тщательно сохраняя серьезную мину и стараясь зевать исключительно не в присутствии камер (так все делали, к слову), после чего решил, что хватит с меня общественной деятельности на всю оставшуюся жизнь. Долг Родине и ее лживому медиапространству я отдал, пора и по домам, отмываться и прятать глаза. Двинулся как бы невзначай к выходу, сохраняя соответствующее моменту выражение лица и борясь с желанием забить карманы ништяками фуршета. И вдруг прямо перед собой обнаружил одного из Павликов. Повзрослевшего, солидного, отяжелевшего, в дорогом костюме с запонками стоимостью в две моих квратиры, но все-таки – Павлика. Потому что такие Павлики, они же в чем-то очень важном, определяющем, вообще не меняются. Они с этим рождаются и с этим умирают.
Он, что меня поразило, узнал меня тоже, и как будто даже обрадовался. Видимо, ностальгическим воспоминаниям о временах оных подвластны любые возрасты и социальные типы. Мы постояли, поговорили, и в разговоре этом выяснилось, что мой старый знакомец по бару «Хищник» за минувшие годы выбился в люди и в скором после выхода из тюрьмы времени несколько поднял свой социальный статус. Предварительно легализовав нелегализованное, как того требовала обстановка. Сориентировавшись в непростой послевоенной политической и экономической ситуации, Павлик очень скоро стал одним из совладельцев мощнейшей в СССР начала 21-го века медиагруппы, в которую, помимо прочего, входил и тот самый глянцевый авто-журнал.
Вот такими неисповедимыми путями водит нас порой судьба.
Уже в подъезде Мазилы, едва дождавшись щелчка ее дверного замка, я полез в кошелек и нашел в нем визитку того самого Павлика.
Кстати, его и правда зовут Павлом. Павлом Николаевичем…
Come to my Jaguar – вечный правильный слоган, хоть автора его уже никто и не вспомнит. Лина явно впечатлена. Она крутит головой вслед оставляемым позади огонькам-фарам и всякий раз, почти как та самая запомнившаяся мне девчонка, с семилетним азартом визжит:
– А вот этого обгонишь?.. А вот этого?.. Ну а вот… а вот того, вот с той стороны?..
Спрашиваешь, киска. Ты про тот ссаный «Брабус», что умел натужно обгонять «Гелендвагены» твоих бывших ёбарей и потому считался прокачанным? Не смеши. Сейчас я покажу тебе, что такое правильная аэродинамика… Да, вот примерно так я ей всякий раз и отвечаю (ну разве что слово «ёбарь» заменяю каким-нибудь нейтральным «бойфрендом» или «парнем»). Как дешевый хлыщ дешевой же потаскушке. Диалог, достойный попадания в журнал «Гедонист».
За двадцать минут, проглоченных синим капотом «Яги» на пути от моего адреса к ее, это была уже вторая женщина, которая меня удивила. Потому что без полупремиальной косметики и в дурацком стиле next door girl, который обычно призван отвратить мужчину от секса, она была даже еще красивее, чем при полном параде в «Калине Москоу».
Когда она открыла мне дверь, на ней были простые тертые джинсы и красная рубаха навыпуск – мешковатая настолько, что даже третий размер не особо бросался в глаза. Но, боже мой, как же она при этом выглядела. Многих вы знаете женщин, которые без мейк-апа выглядят лучше, чем с мейк-апом, а в джинсах с рубашкой более желанны, чем в мини и декольте?
И вот теперь такая женщина восторженно поглаживает обшивку двери суперкара, который считает моим, и столь же восторженно спрашивает:
– А что такое правильная аэродинамика?
– Правильная аэродинамика – это когда в ливень и град на 100 км/ч заднее стекло остается сухим, – цитирую в ответ свой же обзор, написанный пару месяцев назад. Уж и не припомню, какой тачке посвящалась та ода.
А мгновение спустя в поле нашего зрения начинает маячить ракета. Правда, она уже давно не подсвечивается прожекторами так, как двенадцать лет назад, и города, научный потенциал жителей которого она когда-то символизировала, тоже нет; но все же. Все же: это определенно та самая ракета, что маячила на заднем плане одной из фотографий, которые Лина нашла в старом альбоме братишки Бара.
И эта карточка, и остальные фото с той тусовки валяются кипой на тщедушном заднем сиденье XK R. Паркуясь к обочине у поста дорожной полиции и загребая их лапой, чтобы сличить координаты на местности, в который раз удивляюсь: зачем, ну зачем все-таки Пол Хёрли предусмотрел в салоне этот рудимент, второй ряд сидений?
«Паркуясь, я взвел затвор моего сорок пятого», – написал бы полвека назад в своем современном американском детективе Эрл Стенли Гарднер или Микки Спиллейн. И был бы прав: потому что бывший город Королев, куда сначала селили продвинутых ученых, потом обычных сотрудников НИИ, потом работяг и гастарбайтеров, а потом оттуда убежали даже они, поскольку пришли зомби, – этот бывший город нынче принято проезжать галопом, не останавливаясь; а я вот остановился.
Ну так американский детектив ведь сильно отличается от советской реальности. В частности, тем, что мой наградной травмат у меня отняли по приговору суда и новый выдать не могут, не говоря о боевом оружии. Так вышло, что пару лет назад я трижды выстрелил в азербайджанца в свободной зоне; не насмерть, но в голову и, главное, в ущерб иллюзии существования дружбы народов.
Жертва моей агрессии упилась мохито в баре FreeTrade, полезла за догоном без очереди и порезала двоих возмутившихся. Тоже не насмерть, что говорило суду в ее, жертвы, пользу; но третьим мог стать я, а четвертым – Стас, тогда трехлетний (и еще такой, как на иконке). Во всяком случае, я так подумал, и основания на то имел более чем веские: мы тоже зашли тогда в бар FreeTrade, потому что Стас попросил пить, а вокруг не оказалось ни одного ларька. И тоже стояли в очереди к кассе – ровно вслед за порезанными.
Я до сих пор жалею, что те пули были резиновыми. Так я сдуру и заявил в суде, который пожизненно лишил меня права на ношение огнестрела. Впрочем, вряд ли меня могло бы спасти демонстративное раскаяние. Толерантный суд при помощи элитного чеченского адвоката выяснил: парень имел целью порезать только тех двоих, которых порезал, а нас трогать не собирался. В таких случаях среди простых советских мужиков принято поводить усами, разводить руками и бессильно поднимать домиком кустистые брови на красной роже. «Извини, брат, политика». И простые советские мужики правы: это действительно она и есть, извращенная онистская политика, фантом многонациональности по цене справедливости. Да здравствует мазафакин ЮЭсЭсАр, самая упертая империя мира. В которой вся жизнь – театр, и люди в нем – дебилы. Даже война если кого и спасает, так только мертвых.