И тогда произошло второе чудо. Куда весомее, куда нагляднее предыдущего, хотя и менее теплое, прямо скажем. Случился сбой социального магического ритуала, мутация естественных алгоритмов того, как делается и как не делается, того, что должно быть, а что, на хрен, вообще ни при каких условиях не возможно, потому что невозможно и все тут.
Мой телефон дважды проорал начальный риф из «Blitzkrieg Bop» Рамонов, и я от испуга так взбодрился, что чуть не заорал на весь долбанный подъезд и не начал палить из Маратова «макара» направо и налево. Эту вещь нью-йоркских панков я сам когда-то поставил как сигнал SMS. Да, друзья, понимаю, глядя на мое обрюзгшее тело трудно поверить, но я когда-то забивал себе голову всеми этими американскими панками самой первой волны, и гнул себе ребра в самых жестоких слэмах. Это правда, ведь когда-то меня называли Баром не просто так. Я умел выпить и умел пошуметь. И я любил «Рамонес»… Они же, эти панки, были типа нас, Разъемщиков, тоже верили в чушь. И у них тоже не было никакого будущего. Интересно, что про хиппарей можно сказать то же самое, но я никогда не ставил их музыку рингтоном, никогда, отметьте это и дайте мне расписаться кровью. Я вам больше скажу, в этом-то и заключается самая главная разница между всем на свете дерьмом. Из чего-то делают рингтоны, а из чего-то не делают. А больше никакой разницы нет. Так же как и со всеми людьми, со всеми субкультурами и вообще всем человеческим мусором, даже между христианами и муслимами, между шлюхами и обрюзгшими харями в ЦК, между… ну я не знаю.... Короче, это универсальное определение. Из кого-то делают рингтоны, а из кого-то нет. Долбанный двадцать первый век, будь он проклят. Нельзя быть настолько очевидным и цинично злым. Надо дарить людям иллюзии, но что-то случилось, и иллюзии все менее достоверны, в них перестали верить. Ну, да и хрен с ним. В них перестали убегать, вот что страшно.
Но я говорил о чуде! Я говорил о попрании основ всей социальной логики этого страшного города.
Я получил сразу два долбанных SMS от Павлика! Я не знаю, может, он был под кайфом, ведь многие наркодилеры рано или поздно подсаживаются на то, чем торгуют. Включая и бывших наркодилеров. Почему нет? Почему бы крутому парню Павлику не подсесть на всю ту дурь, которой он барыжил в «Хищнике»? Но вместо того, чтобы просто удалить мое сообщение, он ответил. Ведь что такое чудо? Чудо – это когда происходит то, что по всем раскладам произойти не могло.
В первом SMS был адресок. Тот самый, где обитала теперь Нико со своим мужем, бывшим музыкантом из тусовки Азимута.
А во втором SMS было сказано: «Тобой интересовались. Не высовывайся».
Поняли? Нет, серьезно, вы это поняли?
Кто-то очень внимательный осмотрелся, обратил внимание на мои действия, просчитал мои шаги. А что это значит?
Кто-то знал, что Азимут жив, и ждал, что он вернется. Не узнал, как я и весь остальной мир, а знал заранее, ждал, был терпелив и никуда не торопился. О, мне известны такие люди, господа. Я часто вижу их в толпе, у меня наметанный глаз. Не всегда они наблюдали именно за мной. Кому я до этих событий был нужен? Барахло на обочине большой дороги прогресса, списанный материал. Скарб, брошенный отступающей армией. Но – не забытый, учтенный в архивных реестрах, пронумерованный и в нужный момент выуженный на свет гранитной рукой под погонами.
Знаете, что я вам скажу, братья и сестры? Такие новости бодрят! Они вставляют, как допинг перед лыжной эстафетой! Когда кажется, что ты уже ничего не можешь, что сил идти не хватит, что напряжение непереносимо, происходит чудо, и между сотовыми вышками летит текстовое сообщение, которого вообще не должно было быть. Буквально только что, минуту назад, ты был уничтожен, был как студень, ни на что не способен, готовый сдаться. И вот ты уже бодр, ты хорошо соображаешь и готов перевернуть город, если понадобится. Наверное, так действует инстинкт самосохранения, не знаю. Бешенный впрыск адреналина и сигнал в мозг – беги!
Так что я поднял свою задницу, покинул подъезд Мазилы и вышел на проезжую часть. И стоял там, пока не показалась первая машина. Тогда я поднял руку с «макаром», а когда машина с визгом затормозила и испуганный хохол выполз наружу и начал что-то лепетать, я улыбнулся и попросил отвезти меня по адресу из первого SMS. Не потому, что я вдруг почувствовал себя Брюсом Виллисом с орехоколом в штанах. Нет, все проще.
Видите ли, у меня кончились деньги. А бесплатно добрые христианские таксисты не возят.
И вечерняя Москва полетела мне навстречу всеми своими лампами накаливания, всеми окнами и рекламными щитами, а еще выше, там, где никого и никогда…
На первого мертвеца мы натыкаемся спустя минут десять после спешивания. Все это время мы шатались, обмахиваясь фотографиями, вокруг ракеты под причудливыми спиралями заброшенной развязки и заборами с колючей проволокой. Я наполовину инстинктивно, наполовину из замешательства сличал ракурсы с главной фоткой, чтобы вычислить верный – откуда был сделан кадр. Глупо, конечно. Ясно ведь: Равиль имел в виду не конкретную точку, в которой стоял автор неведомого ему фото. Он имел в виду местность, а местность здесь везде одна и та же. Такая же, что и по всему периметру МКАД: великий и ужасный Zombaland. Остров невезения, имеющий форму кольца. Атолл-пристанище половинчатых лузеров, говна наций, которых выгнали из дому и не пускают даже в мультикультурную Москву. Я старался добраться досюда быстрее, да; но как-то не задумывался – и до сих пор не имею понятия, – что делать по прибытии.
Мертвец невелик ростом, колченог и мертвецки, извините за каламбур, пьян. Это хорошо: именно благодаря алкоголической отрыжке, икоте и бормотанию горячечной тарабарщины мы были предупреждены о его появлении чуть ли не за минуту до материализации тела из сжатой жарой темноты. И благополучно успели спрятаться в зарослях репья у постамента ракеты, на котором до сих пор проступают ржавые обрывки букв «КОРОЛЕВ» и – ниже и мельче – «Korolyov». Я хорошо их помню. В начале девяностых, еще старшеклассником, я частенько проезжал мимо них, направляясь с родителями на дачу на семейном «Рено-21» – несуразном зеленом крокодиле 1986 года выпуска. В те времена здесь постоянно были пробки, длину которых измеряли той самой пресловутой ракетой: «нам еще километр до ракеты», «мы у ракеты», «мы проехали ракету, скоро поедем нормально». Я почему-то любил разглядывать именно буквы, толкаясь в знаменитой королёвской пробке. Все пялились на ракету, а я – на них.
Теперь пробок нигде нет. Если задаться целью найти у Третьей войны плюсы, то единственный вот каков: вместе с количеством людей на Земле заметно сократилось и количество их машин.
А меж тем невероятно, но факт: зомбак один. Мы мало что знаем о Стране мертвых, но из того, что знаем, нет сомнений в единственном: зомби не ходят поодиночке, иначе их убьют свои же. Поэтому я все еще отказываюсь верить глазам и жду, когда появится остальная гоп-компания. Однако время идет, а ублюдок по-прежнему никем не сопровождаем. И если это не шанс, в очередной раз данный мне дружищем Азимовичем, тогда что это?
В два шага миную защитный слой зарослей и бью в голову зомби с левой ноги. Я не левша, но труп действительно небольшой и к тому же сильно пьяный. Валится оземь, как подкошенный. Но сознание, конечно же, не теряет. В таком виде люди выпадают с балконов многоэтажек и остаются в живых; куда уж там мне – выпивающему, растренированному и далекому от пика формы. На всякий пожарный раскладываю нож (все же Лина была не совсем права, утверждая, что в моих карманах нет ничего выпирающего) и топчусь на голове трупака с минуту, пока икота и пьяное бормотание не сходят на нет. Пальцы я поломал ему еще раньше, чтоб не смог вытащить пушку; теперь, охая из-под кровавого месива разорванных хрящей, расколотых бровей и сливоподобных кожных образований, не сможет и позвать на помощь: дезориентация.